Обреченный убивать - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Тэ-эк… – Врач быстро пробежал глазами текст и поднялся. – Осмотрим…

Пока он вертел меня во все стороны, слушая, как стучит сердце, и задавал обычные при медосмотре вопросы, один из конвоиров занял пост у окна, несмотря на то, что оно было зарешечено. Второй, который постарше, стоял рядом, наблюдая за мной, как кот за мышью.

И только дежурный помощник начальника тюрьмы уселся на кушетку и, судя по выражению лица, задумался о чем-то своем, похоже, весьма грустном; начальник тюрьмы и прокурор остались стоять у входа, будто их и не касалось происходящее.

– Все в полном порядке, – подытожил врач, делая запись размашистым почерком. – Организм – дай Бог каждому. Жаль, очень жаль…

Закончив писать и поставив печать, врач как-то робко спросил, обращаясь к начальнику тюрьмы:

– Он… как?

– Ему уже все известно, – бросив на меня исподлобья испытующий взгляд, сухо ответил тот. – И давно. Остальное… скажите ему сами.

– Ага… Значит, можно… Вам положено… э-э… – обратился ко мне врач, мучительно пытаясь подыскать нужные слова. – В общем, так сказать, последнее желание… Ну, обед хороший с водочкой… или что еще…

– Спасибо. Ничего не нужно. Вот только… душ принять и сменить белье…

– Это пожалуйста, – почему-то обрадовался врач и кивнул. – Проводите…

И только стоя под горячей упругой струей, я неожиданно вздрогнул от мысли, иглой вонзившейся в мозг: это ведь мои последние минуты!

На какое-то мгновение меня будто парализовало. Я даже пошатнулся – в ноги вступила непривычная слабость, по жилам прокатился колючий ком – и чуть не сполз по стенке на кафельный пол, но вовремя придержался за трубу.

Старший конвоир, наблюдавший за мной через открытую дверь душевой, подошел поближе и что-то озабоченно спросил, но его слова не смогли пробить плотную и упругую, как резина, пелену, окутавшую мое тело; она медленно и уверенно наматывалась, словно бинт, на ноги, торс и постепенно подбиралась к горлу, перехватывая дыхание.

Закусив до крови губу, я неимоверным усилием воли заставил себя стать ровно, взял туалетное мыло, и, сделав успокаивающий жест встревоженному попке, начал намыливаться…

Солдатское белье оказалось уже не новым, но и незаношенным. Облачась в свой, так сказать, саван, я мысленно поблагодарил прачку – белье было постирано с душой, хорошо отглажено и источало не влажный и затхлый запах казармы, а свежесть чистой воды и весеннего ветра.

Все, что было дальше, сплелось для меня в хаотическое нагромождение обрывочных видений.

Длинный коридор… решетки… замки… Ступени, ведущие куда-то вниз…

Двери, снова двери…

Кто-то говорит… я киваю в ответ, но ничего не слышу… и снова иду…

Яркий свет…

Опять дверь и чьи-то голоса…

И наконец узкий, как траншея, короткий коридор, в конце которого тускло брезжит одинокая лампочка под стеклянным колпаком.

Я – один.

Совсем один.

Позади прогромыхал засов, и тяжелая железная дверь навсегда отделила меня от остального мира.

Это – финишная прямая.

Я часто представлял ее и на свободе, и в камере, но этот угрюмый полуосвещенный коридор превзошел все мои предположения и ожидания.

Мне страшно.

Я должен сделать несколько шагов, но ноги будто приклеились к бетонному полу.

Как в детском сне – за тобой гонится страшное чудище, оно уже рядом, рукой подать, твое сердце трепещет от ужаса, ты пытаешься бежать, и даже бежишь – изо всех сил, с отчаянным криком, – но ноги тебе не повинуются, они тяжелы и неподъемны.

А чудище уже протянуло свои мерзкие лапищи, уже почти схватило тебя… Ты снова кричишь – и просыпаешься…

Но это не сон.

И я обязан сделать шаг вперед.

Для себя.

Тем, кто у меня за спиной, кто смотрит мне в затылок через узкую щель в стене бункера, все равно – патрон уже в стволе, я в перекрестье прицела, и мне не помогут никакие ухищрения.

Тем более – я должен идти.

И я шагнул…

Волкодав

Ну она меня и помотала!

Когда я швырнул берет и безмозглая тварь без малейшего промедления воткнула ядовитые клыки в его плотную ткань, а моя правая рука клещами сжала мускулистое тело гадины, мне показалось, что дело в шляпе. Как же я ошибался!

Гюрза просто сошла с ума (если он, конечно, у нее был). Я знал, что она сильна, но чтобы настолько…

Змея молотила меня хвостом, как плетью, стараясь обвиться вокруг руки или ноги. И при этом – чтоб она сдохла еще в зародыше! – выворачивала голову, пытаясь цапнуть за кисть.