Месть обреченного - Гладкий Виталий Дмитриевич

Я не видел лиц сидевших в машинах "ракет" Груздя. Но их недобрые взгляды буквально вонзались в мою кожу.

Придерживая полу куртки, чтобы не был виден прихваченный мною пистолет Нодара, я с показной неторопливостью шел в сторону нашей "Лады".

Я уже был метрах в десяти от тихо урчащей машины, как вдруг позади взревели моторы.

– Быстрее, мать твою!.. – заорал Сидор, выруливая на проезжую часть.

Не дожидаясь дальнейших объяснений, я пулей пролетел оставшиеся метры и нырнул в салон.

Сидор рванул с места сразу под сто километров.

Оглянувшись, я увидел разворачивающиеся машины подручных Груздя – похоже, их босс все-таки вышел с ними на связь. Тем хуже для них…

– Что ты ждешь, давай! – рявкнул Сидор, готовясь свернуть налево.

Я схватил лежавшую на сиденье минирадиостанцию и, не колеблясь ни секунды, нажал на красную кнопку.

Два приглушенных взрыва, слившиеся в один, раздались позади, когда мы уже вписались в узкий проулок.

Сидор посмотрел на меня и выразительно подмигнул. Я молча похлопал его по плечу: техника сработала – лучше не нужно.

Знать, не зря Сидор ужом вертелся, чтобы приладить свои оригинальные взрывные устройства под днища "альфа-ромео" и белой "девятки". Это была еще та задачка: охрана не подпускала к машинам никого чужого ни днем ни ночью.

Ему пришлось разработать специальные электромагнитные "лягушки-прилипалы", дабы замаскированные на пятачке возле "Красной горки" в выдолбленных в асфальте углублениях мины точно нашли свои цели, приклеившись под днища автомашин, и взорвались в нужный момент.

Сидор и я не хотели, чтобы пострадали невинные…

И кажись, все прошло удачно – вокруг кафе не было ни души. Обычно простые горожане обходили это место, пользующееся (и не без оснований) дурной славой, стороной. Кроме того, заряд был рассчитан на локальный взрыв, при котором уничтожались только сидевшие в кабине.

А к ним жалости мы не испытывали…

Итак, чего я добился своим дурацким "походом" во владения Груздя? Только одного – приобрел двух беспощадных врагов, вора "в законе" Груздя и мафиозо Сашу Грузина, имеющих практически неограниченные возможности.

Конечно же, Грузину станет известно, что я открыл на него сезон охоты. Не думаю, что Груздь настолько самоуверен, чтобы решиться разобраться со мной в одиночку.

И такой расклад мог означать только одно – в этом городе меня будет искать каждая блатная шавка. Я уже не говорю о милиции и прочая.

Облава. Мне с Сидором светила облава.

Притом, по всем правилам: с красными флажками, охотниками, засевшими на номерах, фотороботом, который будет у каждого постового, и приказом стрелять на поражение. Живой я им не нужен.

Ну что же, моя задача, как это ни удивительно, упрощается. Если я кого-то из них нечаянно отправлю в ад (а им там самое место), то останется второй.

И уж его я постараюсь не упустить.

Опер

Саенко был взбешен.

Он не кричал, не размахивал руками, не стучал по столу, но в его налитых кровью глазах временами проблескивало что-то такое нехорошее, такое злобное и по-звериному жестокое, что мне хотелось стать перед ним на колени и заплакать.

Лучше бы я застрелился… -…Кто вам дал право единолично решать такие важные вопросы? Голос Саенко был тих, спокоен, но от этого спокойствия веяло могильным холодом.

– Товарищ полковник, я не придал значения…

– Бросьте! Не стройте из себя дурочку! Вы все знали, мало того, вполне сознательно заварили эту кашу. И как теперь все обернется, лишь аллаху ведомо. – Пусть так, но второй видеоматериал я просто не успел вам показать…

Я сопротивлялся по устоявшейся привычке любого подчиненного отмахиваться в таких случаях от свирепствующего начальника до последней миски лапши, которую он без зазрения совести вешает своему шефу на уши.

– А я вас разве не предупреждал, что при подобном развитии событий вы должны звонить мне в любое время дня и ночи?

Крыть было нечем.

Я оказался повержен, раздавлен, и что самое страшное – страдал от бессилия и невозможности все повернуть вспять.

Мне уже было известно, что вместе со Сторожуком погибли и двое подвизавшихся в бандитской среде ублюдков (ну и хрен с ними!). Но вот женщины, пусть о них и нельзя сказать что-либо хорошее из-за их весьма легкомысленного поведения, ушли из этой жизни и впрямь по моей вине.

И этот факт кроил мое сердце на куски.

Я молчал, склонив голову в полной безнадежности, переполненный раскаянием и гнетущей душу тоской.