Месть обреченного - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Посмотрю на твое поведение.

– Сереженька, вот увидишь, я буду сама прелесть… – томно заворковала Жанна, с трудом сдерживая смех. – Квартирка у тебя клевая, – решил я переменить тему разговора.

Мне как-то не очень улыбалось корчить из себя в полчетвертого ночи Иванушку-дурачка, заговаривая Жанне зубы.

– Старики раскошелились. Между прочим, я у них единственная дочь. Так что богатое приданое мне обеспечено.

– Намекаешь?

– Ну, а чем тебя еще можно пронять?

– Единственным – если постелешь мне вон на том диване. Домой возвращаться уже нет смысла, а спать хочу, как разбуженный среди зимы сурок. – Определенно у тебя что-то случилось… Теперь Жанна смотрела на меня серьезно и с тревогой, как это ни странно.

– Можно сказать, что так.

– Семейные неурядицы?

– Я ведь уже говорил, что не женат.

– Я могу тебе помочь?

– Да. Постелив простыню и пожелав спокойной ночи.

– Я серьезно.

– Наверное… сможешь. Но об этом потом…

Я уснул мгновенно, едва голова коснулась подушки.

Вместо обычных сновидений, на этот раз я видел только мрак, в котором клубилось нечто бесформенное, тоже черное и тяжелое, будто плотно набитое градом чрево огромной тучи, готовой в любой момент обрушить ледяную картечь на мою беззащитную го-лову.

Киллер

За то время, что прошло с первой и одновременно последней нашей встречи, шеф Волкодава сильно сдал.

Он был все так же хищно насторожен, собран и, наверное, по-прежнему жесток.

Но углубившиеся морщины, нездоровый цвет лица и почти белая голова яснее ясного указывали на то, что прожитый год принес ему лишь новые заботы и переживания. Хотя у чистой воды прагматиков, к которым принадлежал и полковник, душевные муки не в чести.

Их заменяет маета совсем иного рода…

До штаб-квартиры спецназовцев, которыми, похоже, командовал Волкодав, мы добирались вертолетом.

Я и Сидор сидели с завязанными глазами. У нас даже отобрали часы, чтобы нельзя было определить время полета, а значит, при определенных навыках, и место расположения неприметной турбазы в лесном массиве над крутым обрывистым берегом реки.

Я мысленно провел аналогию между домом отдыха, где скрывались мы с Сидором, и турбазой и мельком подумал: интересно, сколько таких, с виду ничем не примечательных, местечек скрыто от людских глаз в лесах страны и чем занимаются те, кто их населяет?

Странное это было место.

Судя по тишине, царившей среди обычных деревянных домиков и окружающих их зарослей сосняка, по меньшей мере километров на двадцать вокруг не водилась ни одна живая душа.

Так оно и оказалось, как я потом узнал – ближайшая деревня, через которую шла дорога к полевой базе спецназа, находилась в семнадцати верстах от контрольно-пропускного пункта.

Несмотря на армейскую сущность турбазы, стороннему наблюдателю совсем не легко было определить, кто и зачем здесь обретается. Все ходили в гражданском, без строя, а среди спецназовцев нередко мелькали и соблазнительные женские фигурки в пестрых сарафанчиках.

И только на КПП дежурили здоровенные лбы в камуфляже и при оружии. А вдоль хорошо замаскированной среди кустов "колючки" периметра днем и ночью "прогуливались" кинологи с псамиубийцами.

Они были наряжены под грибников, но в корзинках лежали отечественные автоматы нового поколения, чем-то смахивающие на "узи", но с лучшей кучностью стрельбы и большим объемом магазина.

Лесники и местное население в зону турбазы не совались.

Версия, которую они "съели" за милую душу, была такова (это меня уже Волкодав просветил на сей счет): здесь расположено что-то стратегически важное, а потому поберегите свои задницы и не лезьте туда, куда вас не просят.

Проверив несколько раз справедливость выпущенной в свет по приказу полковника молвы (то есть, ощутив на своих шкурах клыки псиного отродья, обученного не щадить жертву, и услышав над головами зловещий посвист автоматных пуль), аборигены стали обходить спецзону, как зачумленную.

Что и требовалось доказать.

Итак, спустя сутки после моего появления на базе, мы с полковником сидели друг против друга. И я бы не сказал, что наше свидание доставляло нам удовольствие.

Он смотрел на меня как на назойливую муху, ползающую по накрытому обеденному столу. В его жестком скрипучем голосе было столько теплоты и сочувствия, сколько могло быть в вырубленной из льда человеческой фигуре.