Как свежи были розы в аду - Михайлова Евгения

– Ты ее не вызывал?

– Да нет еще. Как-то руки не дошли. Хотя дал разрешение на свидание с сестренкой. Видимо, на нее эта встреча подействовала.

– Интересно.

Они оба встали, когда в кабинет вошла эффектная блондинка, явно взволнованная.

– Доброе утро, Ирина Александровна, – сказал Слава. – Хорошо, что вы приехали. Как раз собирался вас пригласить. Садитесь, пожалуйста. Это наш эксперт Масленников, он тоже занимается делом об убийстве Ветлицкой. Мы вас слушаем.

– Я ночью решила к вам приехать, но только сейчас поняла, как плохо выгляжу… – растерянно улыбнулась Ирина.

– Хорошо выглядите, – в унисон произнесли мужчины.

– Я не об этом. Дело вот в чем. Я подаю иск… Я приняла решение, что авторские права на наследие отца – все, что вышло, выходит, его архивы, – это должно принадлежать нам с мамой. А не падчерице папы, которая подозревается в убийстве. Вы понимаете, что дело не в деньгах, а в отцовском добром имени. Его нужно сейчас просто очистить от дурной, скандальной славы. Это значит – отстранить Валентину от всего, что связано с творчеством отца. Убийца она или нет, уже не важно. Я понятно объясняю?

– Предельно, – кивнул Слава. – Что вас смущает в этом раскладе?

– Сейчас скажу. Мне, по сути, все равно, убивала ли она свою тетю. Дело не в том, что я бесчувственная. Просто я столько всего о ней узнала, что это уже мало что меняет… Я приняла решение обратиться к вам с просьбой: проверить, не причастна ли она к смерти папы. Ну, и только что поняла, что это выглядит, как будто я пытаюсь ее убрать любым способом… На самом деле я все время об этом думаю. Очень страдаю. Вы дали мне свидание с ней. Мы практически были не знакомы, виделись один раз – детьми…

– Вас что-то обеспокоило во время свидания? – спросил Масленников.

– Она – убийца, – заявила Ирина с такой интонацией, что мужчины быстро переглянулись. Это была ненависть, осознанная и страстная.

Марина днем выскочила из редакции, спустилась в переход метро, где давно заметила парня, торгующего подержанными мобильными телефонами. Краденые, наверное. Она нашла его, сказала:

– Мне нужен работающий, причем сейчас. Чтоб симка была.

– Они все работающие, есть и с симкой, может, конечно, какие-то разрядились…

– Найди такой, который не разрядился. Или заряди при мне.

Парень долго ковырялся в зарядных устройствах, пристраивал их к разным телефонам, потом с деловым видом подошел к палатке, где разогревали пирожки, и попросил подзарядить телефон. Марина ждала, нервно прохаживаясь по переходу. Наконец он вернулся с довольным видом.

– Отлично работает! Как из магазина.

– Давай, – сказала Марина. – Сколько?

– Две, то есть три.

Она расплатилась, взяла телефон, вышла из перехода, нашла тихий двор. Рассмотрела мобильный. Точно краденый. Чужие контакты, сообщения… Она позвонила в справочную «03».

– Вы не могли бы дать мне справку: поступал ли в больницу мужчина с травмой черепа? В ночь с двадцатого на двадцать первого июня?

– Кто спрашивает?

– Понимаете, – сбивчиво заговорила Марина. – Я проезжала мимо на машине, видела мужчину с окровавленной головой, у меня не было возможности задержаться, поэтому я попросила одного прохожего вызвать «Скорую»… Хотелось бы узнать…

– Назовите вашу фамилию, имя-отчество и адрес, где это произошло?

– Зачем? Я всего лишь спросила, поступал ли этот человек в больницу. Или у вас несколько людей с подобными травмами? Не думаю, что их в одну ночь было много. В больнице я представлюсь…

– Девушка, вы что, не понимаете? Наш разговор записывается. Может, речь вообще идет об убийстве. Может, вы развлекаетесь. Дайте точную информацию.

– Хорошо. Я перезвоню. Мне сейчас неудобно разговаривать.

Марина разъединилась, дошла до ближайшего мусорного бака и бросила в него телефон. Это был глупый поступок. Нужно придумать что-нибудь другое. Например, предложить редактору репортаж о жертвах ночных нападений в Москве, взять поручение, получить доступ к документам больниц. Или забыть. Если суждено ему выжить, этому лучу света, – он где-то появится. Не исключено, что у Валентина. И совсем не исключено, что найдет ее, чтобы спросить, кто с ним так поступил. Вообще-то для всех было бы лучше, чтобы его не стало. Марина сама не знала, что больше ее пугает, какая информация принесла бы успокоение. Если бы можно было этот эпизод просто выбросить из жизни, как чужой телефон…

Она вернулась в контору, довольно бесплодно пыталась работать. Обрадовалась звонку Валентина.

– Ты можешь за мной заехать? Как здорово! Я жду.

Он поставил машину в своем дворе, они вышли. Он вдруг вспомнил.

– Мариш, у нас же ни крошки хлеба не было утром. А я голодный, как волк. Ты поднимайся, а я в булочную заскочу.

– Нет, – решительно запротестовала Марина. – Я с тобой.

Она ни минуты не хотела оставаться без него. Вечер был почти жарким. Они неторопливо дошли до магазина, купили хлеба, пирожных к чаю, потом так же медленно прошлись по аллее, свернули к маленькому парку у дома… Там стояли какие-то машины, экскаваторы, было много людей в оранжевых куртках. Происходило что-то странное. Снимали большой слой земли вместе с травой, вырывали с корнем кусты, куда-то все это везли.

– Что за дела? – изумился Валентин.

Он осмотрелся и увидел человека в костюме, который отдавал распоряжения.

– Скажите, пожалуйста, что здесь происходит? – спросил он вежливо.

– Работы ведутся, – ответил распорядитель бодро. – Тут будет культурный бульвар.

– Нельзя немножко конкретнее? Что такое культурный бульвар?

– Я просто удивляюсь, – развел руками мужик. – Никто не понимает. Как будто все из тундры. Это все, – он показал рукой вдаль, как Петр Первый, – будет выложено плиткой, в красивом порядке – маленькие цветнички, по краям скамейки диванного типа, то есть со спинками. Вон там оборудуем площадку для детей, застелим ее синтетическим покрытием. Поняли?

– Конечно, – ответил Валентин. – Эстетика кладбищенских участков. Один к одному. И ради этого вы уничтожаете живую траву, живые кусты, настоящие цветы, землю, наконец, которой в Москве скоро не будет вообще… А диванные скамейки наверняка оценят местные алкоголики, наркоманы или кто еще любит оставлять бутылки, объедки и результаты жизнедеятельности в прекрасных каменных джунглях.

– Не, ну я не знаю, что за народ…

– И я не знаю, – печально сказал Валентин. – Кто ж так ненавидит свое босоногое детство на малой родине с лесами, лугами, что, добравшись до власти, истребляет даже намек на эту родину… Вы, конечно, ничего не решаете, простой исполнитель. К тому же – явно не местный. Может, вам интересно будет узнать: деньги, что вы зарываете в землю, нужны нищим и больным, которых полным-полно в богатой Москве. И какие-то дети живут только сегодня, потому что завтра им не сделают операции в клиниках, которых нет. Ройте носом землю.

Он взял Марину за руку, повел к дому.

– Ты расстроился? – спросила она.

– Ну, это безнадежно. Ведь остановить их невозможно. Раз нагнали столько людей и техники, значит, все проплаты прошли, деньги должны зарываться, отмываться, обратного пути нет. Но я действительно уверен, что здесь не только финансовый интерес. Они ненавидят все естественное и живое, вот в чем проблема.

– Да, я тоже люблю нормальную траву, одуванчики и деревья. Только… знаешь, именно этого парка мне не жалко. Он мне как-то разонравился. Темный, дикий какой-то…

Валентин внимательно посмотрел ей в лицо у освещенного подъезда. Он успел поймать тень настоящей тревоги и страха, промелькнувшую в ее глазах. Два дня назад она бы так не сказала. Пожалуй, место, где произошло то, что стало ее тайной, теперь известно.

Николай уже ничего не соображал. Голова, как мяч, методично ударялась о стену, пока два здоровенных кулака превращали в кровавое месиво его лицо. Он пришел выполнять свою работу. Долг выбивать. Сначала несколько раз звонил человеку по фамилии Зариханов, всякий раз педалируя тему возможных последствий. Наконец Зариханов сказал ему: приходи. Он и пришел. Дверь открыл плотный человек с раскосыми злыми глазами, закрыл за ним входную дверь, и началось… Мысль о сопротивлении не успела даже возникнуть в гудевшей, очумевшей, одеревеневшей от боли голове. Он даже не сразу заметил, что избиение прекратилось. Должник банка шарил по его карманам.

– Где паспорт? – спросил он.

Коля помотал головой: нет, мол.

– Говори свой адрес, – потребовал Зариханов.

– Зачем? – удалось выговорить Николаю разбитыми губами.

– Долг на тебя переоформлю, – сказал тот.

Коля в полной панике сделал вид, что падает и умирает. Зариханов легко подхватил его, придержал одной рукой, открыл дверь, протащил по площадке и спустил с лестницы.

– Я тебя найду, жди, – это было последнее, что услышал Коля.