Как свежи были розы в аду - Михайлова Евгения

– Я доверяю, – заплакала Марина. – Но это была не только моя тайна. Я боялась. Ты очень принципиальный.

– Боже! Я так здорово притворялся? Принципиальный Дзержинский! Я просто безумный влюбленный дурак. Я нашел эту скотину, поспособствовал его излечению в расчете на то, что он заговорит и сядет за убийство Надежды Ветлицкой.

– Ты хочешь ему так отомстить?!

– Да нет же. Какой ужас! Я на самом деле думаю, что он убийца. И не только я. Поэтому Валентина на свободе.

– Ты говорил, что они не смогли доказать… Ты ничего не сказал про Антонова…

– Я и дальше собирался молчать. И убеждал себя, что забыл историю с нападением на тебя. Но не вышло.

– Как хорошо, что не вышло, – Марина, стоя на коленях, обняла его за шею и заревела в голос.

К вечеру Валентин вернулся в свой кабинет. Марина продолжала лежать на кровати с книжкой и своим любимым блюдом, наполненным ягодами. Он какое-то время сидел, как свободный человек, избавившийся от тайного тяжкого груза, и думал, что может поставить рядом один этот день и всю свою жизнь. Он решил не работать, а привести в порядок документы, папки, чтобы с утра ничего не искать… Что это? Боже! Письма Веры Ветлицкой. Он забыл их вернуть Валентине. А они – такая ценность для дочери… Для наследницы… «Надеюсь, Валя не станет ими торговать», – подумал адвокат, не испытывая особой надежды. Это большой соблазн. Такие письма купят за любые деньги.

Он открыл папку, вытащил листок наугад.

«Ты больше ничего мне не рассказываешь. Нам не до того. Или ты уже все мне поведал о себе? Интересно, когда меня нет, ты рассказываешь свою жизнь Наде? Она знает, что ты несколько раз плакал при мне из-за страшной вины перед дочерью? Сомневаюсь, что ты мог ей показать свои страдания и слезы. Я помню каждое твое слово. Я помню всех твоих женщин. Ты говорил, что до Анны никого не любил, но когда увидел меня, понял, что такое настоящая страсть. Представляю, что ты почувствовал, когда я познакомила тебя с сестрой. Вот радость-то: две одинаковые страсти… Прости, ты знаешь, грубость – это не мое. Просто ноет что-то постоянно. Я начинаю ненавидеть свое отражение в зеркале. Как будто это сестра-близнец. Я, конечно, люблю Надю… Боже, как я запуталась. Как я была счастлива в детстве, какой богатой себе казалась – ни у кого не было точно такой же сестры. Она сильнее и умнее меня, я так гордилась ею, так доверяла… Но однажды… Я никогда не рассказывала тебе о том, что произошло. Даже не произошло, а так, показалось… Я испугалась и никогда не думала больше об этом. Мы тогда жили с Валей в квартире Алексея. Я заехала сюда как-то днем без предупреждения, мне понадобилось взять какие-то книги. Надя должна была быть на работе. Я открыла дверь своим ключом. И ты представляешь, на кого я сразу налетела в прихожей? На Алексея, который тоже должен был быть на работе. Он надевал туфли, что-то пробормотал насчет того, почему здесь оказался: мол, был рядом, обнаружил, что у него денег нет на метро, на всякий случай зашел. Надя ему дала. У него вообще-то всегда был проездной. Но я не стала ничего спрашивать, ужасно не хотелось. Надя спокойно вышла из своей комнаты в халате и сказала: «Надо же – вы, наверное, договорились здесь встретиться?» Она намного умнее Алеши… Почему я это вспоминаю. Я никогда его особенно не любила. Мне казалось, что Надя относится к нему немного пренебрежительно, ну, это ее стиль. Но если он там оказался не случайно, то не потому, что он ей был нужен. Теперь я понимаю: ей нужен тот, кто принадлежит мне… Извини, я не сравниваю тебя и Лешу, ну какие сравнения. Он – обычный, тусклый человек, ты – яркий и солнечный мужчина из женских снов… Но если бы я хотела и могла сделать тебе больно, я бы прокричала: «Она не тебя любит, она просто мечтает ограбить меня. Поэтому у нее никогда не было своего мужчины. При ее-то красоте».

Но я этого не делаю. Я вспоминаю сейчас все, что ты мне рассказывал о себе, и нахожу в твоем добром сердце жестокость, из-за которой случилось то, что произошло у нас… Надя должна была почувствовать в тебе эту жестокость и действовать наверняка.

Помнишь, ты рассказывал, как студентом снимал комнату у одинокой женщины? Ее звали Галиной. Однажды ночью она пришла к тебе. Через какое-то время сказала, что беременна. Ты на следующий день в ее отсутствие собрал вещи и сбежал к ребятам в общежитие. Она несколько раз приходила, пыталась поговорить, а ты уходил. Но однажды она встретила тебя у выхода из института и сказала, что родила дочь. Она тебя шантажировала, собиралась писать заявление. Тогда все было очень строго. Ты уже издавался, собирался вступать в Союз писателей и в Союз художников, а тебя могли просто выгнать из института за аморальное поведение. И вы договорились, что ты запишешь девочку на себя, а Галя не станет подавать на алименты. Ты просто будешь присылать ей деньги, когда они у тебя появятся. Ты говорил: она такая алчная, при слове «деньги» любой вопрос мог быть решен. Так вы и сделали. Ты пошел в загс, записал на себя ребенка и даже не посмотрел на него! Потом какое-то время платил, а когда стал известным и защищенным, она перестала к тебе обращаться. Возможно, ты как-то дал ей понять, что нужно отвязаться… И ты никогда не интересовался: что за дочка у тебя растет, как живет и жива ли… Ты даже имени ее не запомнил.

Почему-то мне не показалось это жестоким, когда ты рассказывал. Ты умеешь все объяснить… Ну, обычная мужская история. Просто женщина попалась нечестная, попыталась тебя подловить. Ей это не удалось. А твоей дочери удалось родиться… В общей сложности у тебя две дочери и одна падчерица. Три твои жертвы… Мне как будто яд попал в кровь. Мои чувства к тебе отравлены, моя любовь больная, наша страсть – горькая, как в пожаре, аду… Мы сейчас увидимся. Я ничего тебе не скажу».

Петров задумчиво отложил письмо. Как-то получилось, что он прочел его впервые. Еще одна дочь… По-хорошему, такие письма нельзя отдавать Валентине. Дело не закрыто, они могут еще понадобиться следствию. А люди, которые ведут сейчас с ней какие-то дела – а они их ведут, он проверял, – способны его завтра сделать бестселлером. Причем что угодно может пропасть и, наоборот, появиться то, чего не было. Что-то погорячее… Надо подумать и пора бы нанести ей визит. Она, кстати, недавно звонила и сказала, что на днях получит какие-то деньги и расплатится с ним. Он договорится насчет писем.

Валентин набрал телефон Кольцова.

– Сережа, добрый вечер. Не помешал?

– Немного. Сижу на хвосте. Жду звонка. У тебя что-то срочное?

– Не особенно. Просто нашел одно письмо Ветлицкой, раньше его не читал. У Майорова есть или была еще одна дочь. Внебрачная. Студенческий грех. Официально он ее признал, но фактически бросил, никогда не видел.

– Ну и что?

– Интересно.

– Какой ты любопытный, Валек! А помнишь, Масленников нам обещал: в этом деле еще будет небо в алмазах. Народ набежит, судиться все начнут, обстоятельства разные всплывут. Накаркал. Пошли новые младенцы, скоро новые близнецы появятся…

– Весело ты, однако, настроен. Это хорошо. Когда схватишь хвост, посмотри, что сможешь, по поводу первой дочери, ладно? Кстати, Валентина на днях собирается с нами расплатиться.

– Ты б с этого и начал. А как это у нее получилось, интересно? Она ж еще не вступила в права наследства.

– Торгует, полагаю, документами напрямую и по-всякому. Все ведь осталось у нее в квартире. Пока Ирина Майорова чего-то добьется в судах…

– Вместо архивов обнаружится записка: «Здесь был Вася», – оптимистично заключил Сергей.

Ирина поздно вышла из офиса, неторопливо подошла к машине, и вдруг к ней шагнула странная личность. Ирина вздрогнула. Какая-то старуха вцепилась ей в руку, смотрела прямо в лицо злобными глазами и при этом улыбалась страшным ртом с несколькими желтыми зубами!

– В чем дело? – вырвала руку Ирина. – Что вам нужно? Я попрошайкам не подаю.

– Ой, какие мы гордые, – проскрипела старуха. – А я ничего ни у кого не прошу. Пришла в трудную минуту с родственницей познакомиться.

– Вы сумасшедшая?

– Нет, – еще шире заулыбалась старуха. – Я – мать сестры твоей, поняла?

– Точно сумасшедшая. Дайте пройти.

– Подожди, Ирочка, – вдруг почти запела старуха ласковым голосом. – Ты лучше посмотри. Это метрика моей Людки. Видишь, отец написано… Видишь кто?

– Вы хотите сказать, что Александр Майоров, отец вашей дочери… мой папа?

– Я это сказала.

– Ладно, давайте кончать этот спектакль. Я устала. Майоровых много, Александров еще больше… Вы прочитали о нас в газете и решили воспользоваться тем, что ваш муж или кто он там был однофамильцем моего отца. Зачем?

– О! Сказала – прям как отрезала. Да ты смотри: подпись своего папки знаешь?

Ирина взяла в руки документ, посмотрела на подпись при свете фонаря, затем открыла машину, села, посмотрела при свете… Да, так расписывался отец.