Ход Снежной королевы - Вербинина Валерия

– Анриетта, Анриетта, прошу тебя! – умоляюще проговорил граф. – Мы уже десятки раз обсуждали это. Ты ни в чем не виновата. Это судьба… она наказывает нас…

Амалия нахмурилась.

– Значит, вот почему вы не хотите, чтобы Люсьен учился с остальными детьми… Вы боитесь, что у него может обнаружиться та же болезнь, и поэтому предпочитаете, чтобы он обучался на дому, вблизи от вас. Верно?

– Вы очень догадливы, – угрюмо промолвил Коломбье.

– Что касается меня, – продолжала Амалия, – то я, со своей стороны, не намерена предавать вашу историю огласке, если не будет настоятельной необходимости для следствия. Вы можете рассчитывать на мое молчание, господин граф.

– Благодарю вас, – отозвался Коломбье. Впрочем, в его тоне не было и тени благодарности.

– Кроме того, я хотела бы спросить…

От меня не укрылось, как граф насторожился при последних словах дамы-сыщика.

– Да? – не слишком приязненно проговорил он.

Амалия вскинула голову.

– Я хотела бы спросить вас о молодой женщине, о Матильде. Кто она, откуда родом, кто были ее родители… Насколько я понимаю, Бертоле – ее девичья фамилия?

– Право же, не знаю, зачем вам это понадобилось, – промолвила графиня, обмахиваясь большим веером, – но если вы желаете знать… Да, Бертоле и в самом деле ее фамилия до замужества. Матильда – сирота, ее родители давно умерли. Дядя работал на судоверфи в Гавре, именно там Гийом и познакомился со своей будущей женой.

– Он женился на Матильде вскоре после знакомства, даже не спросив нашего согласия, – добавил граф. – Нам это показалось странным, потому что мы с Гийомом никогда не ссорились и с пониманием относились к его поступкам. Уже потом доктор Виньере объяснил нам, что подобная импульсивность была следствием его болезни, о которой мы тогда даже не подозревали.

– Гийом приехал и сказал: «Мама, папа, вот моя жена Матильда, я очень ее люблю», – со вздохом проговорила графиня. – Мы были, конечно, поражены, но потом, узнав Матильду поближе, полюбили ее, как родную дочь.

– Когда выяснилось, что Гийом неизлечимо болен, ей пришлось едва ли не тяжелее, чем всем нам, – сказал граф. – Но ее преданность и стойкость поистине достойны восхищения. Ведь именно ей приходится ухаживать за Гийомом и терпеть его капризы. Но она никогда ни на что не жалуется.

Я отвел глаза. Гавр… Мадемуазель Бертоле в белом платье… Господи, ну почему судьба свела нас с ней так поздно? И в моих ушах снова зазвучал насмешливый голос покойной Клер: «У нее уже есть другой!» А ведь Матильда могла все бросить, могла уехать, отказавшись от мужа, как на ее месте поступили бы девяносто девять женщин из ста. Но она не сделала этого. Самая достойная женщина на свете досталась полубезумному калеке, который, наверное, даже не способен оценить ее любовь и самоотверженность…

У нее уже есть другой! И я никогда не стану этим «другим»…

– А почему вы так интересуетесь Матильдой? – спросила графиня.

– По привычке, – отозвалась Амалия с улыбкой. – Есть еще одна вещь, о которой я хотела бы с вами посоветоваться, господин граф. Дело в том, что благодаря месье Массильону у нас теперь есть одна лошадь. Я предлагаю завтра, если буря немного уляжется, послать на ней Альбера за подмогой. Он крепкий малый, и я думаю, он справится с поручением.

– Похоже, нам с вами иногда приходят в голову одинаковые мысли, мадам Дюпон, – заметил граф. И, взяв руку Амалии, он поцеловал ее.

– Стало быть, мы обо всем условились? – спросила она, глядя на него из-под приспущенных ресниц.

– Похоже, что так, – отвечал граф.

Хотел с чего-то начать, а с чего именно – забыл. Вообще сегодняшний день оказался богатым на события. Я потерял тетю Дезире (которая оказалась помощницей комиссара Папийона с набережной Орфевр) и нашел брата Гийома (который, как выяснилось, вовсе не утонул, а тяжело заболел и скрывался в замке). Если бы не Дезире – то есть Амалия, – я бы наверняка никогда не узнал об этом.

И вот я сидел в своей комнате, и мне было ужасно жалко, что у меня нет такой тети, как Амалия, и что она не может быть моей тетей и даже притворяться ею больше не станет. Тут я вспомнил, что не успел кое-что ей рассказать, потому что вокруг толкалось слишком много народу, и решил найти ее. Она была у себя, почти одна, то есть не одна, а в компании противного лощеного актера, который глядел на нее, как наш кот – на миску со сливками. Конечно, сравнение глупое, потому что Амалия гораздо лучше сливок, и вообще я их терпеть не могу.

– Месье Лекок, – сказал я, – мне нужно кое-что вам сообщить!

Зря я начал именно так в присутствии Массильона. Он вздернул брови, будто я сморозил глупость.

– Оказывается, вы играете в Габорио? А мне можно к вам присоединиться?

– Нельзя! – отрезал я.

– Фредерик, – вмешалась Амалия, – пойдите погуляйте, а я тут пока побеседую с мальчиком.

– Но я не хочу гулять, – заупрямился актер. – Мне уже известно, чем закончилась прогулка одного гостя замка – судьи.

– Тогда пойдите и посмотрите, все ли в порядке в комнате, которую вам отвели, – велела Амалия.

Массильон тяжело вздохнул (по-моему, его вздох был слышен даже снаружи замка) и двинулся к выходу.

– Если найдете в своей комнате парочку трупов, обязательно дайте нам знать, – подбодрил я его, когда он был уже возле двери.

– Всенепременно, сударь, – заверил он меня с комической серьезностью и удалился.

– Ну что, инспектор Коломбье? – спросила у меня Амалия, как только он ушел. – Что ты хотел мне сказать?

Но я загляделся в ее глаза и все напрочь забыл.

– Вы на меня больше не сердитесь? – наконец спросил я.

– Нет, – ответила она, и я как-то сразу же ей поверил.

– Дело в том, – продолжал я, устроившись на месте актера, – что я слышал недавно один разговор… очень странный разговор. – И я передал ей, как папа и Филипп Бретель ссорились в кабинете.

– Н-да, – вздохнула Амалия, когда я закончил. – Это только подтверждает мои догадки. Кто-то мстит им, и они прекрасно знают, за что. За что-то слишком постыдное, о чем нельзя говорить вслух. – Она поглядела на меня и улыбнулась. – Значит, они упоминали какого-то человека, который повесился в тюремной камере?

Я кивнул.

– Тогда налицо чрезвычайно продуманная месть, – сказала она. – Судья Фирмен был удавлен, Луи Констан – повешен, депутат Пино-Лартиг, он же бывший прокурор, – задушен обрывком веревки. – Она нахмурилась. – И боюсь, это еще не конец.

– А Дезире? – не утерпел я.

– Что Дезире? – непонимающе переспросила Амалия.

Я покраснел.

– Ну… Вы все время говорите только про три здешних убийства. А ведь вы оказались здесь именно из-за Дезире. Она же была убита самой первой!

Амалия искоса поглядела на меня, и в ее глазах запрыгали золотые точки. Потом она протянула руку и погладила меня по голове.

– Все правильно, Люсьен, – сказала она. – Но больше всего меня в данный момент интересует то, что происходит в замке. Сегодня мы покончили с одной загадкой – с загадкой привидения, которое проходит сквозь стены. Осталось только найти убийцу, а чтобы сделать это, надо понять его мотивы. Но мы не сможем их раскрыть, пока заинтересованные лица молчат. Понимаешь, о чем я?

В дверь просунулась фигура Фредерика Массильона. Опять!

– Должен вам сказать, – доложил он, – я тщательно осмотрел свою комнату и не обнаружил в ней никаких трупов. По-моему, это очень странно. Я разочарован до глубины души!

Я насупился.

– А вы как следует искали? – не удержался я. – Под кроватью хоть смотрели?

– Молодой человек, – отвечал наглый шут, – туда я полез в первую очередь!

В следующее мгновение в коридоре послышался топот ног и женский визг. Амалия вскочила с места. Дверь с грохотом отлетела в сторону, едва не огрев Массильона, который, однако же, успел отпрянуть в сторону.

– Мадам Дюпон! – закричала Полина, врываясь в комнату. – Скорее, скорее! Учитель фехтования сошел с ума!

Когда мадам Дюпон попрощалась с четой Коломбье и ушла, я отправился навестить своего пострадавшего друга. Ланглуа, охая, полулежал в кресле. Он едва приподнялся мне навстречу.

– Как вы, Жан-Поль? – спросил я.

– Пока жив и не жалуюсь на это, – проворчал математик. – Однако у вас загадочный вид, Арман! Удалось разузнать что-нибудь?

Я счел себя не вправе скрывать от него правду и рассказал ему все – и про ходы в стенах, и про тайную комнату, и про Гийома Коломбье с его болезнью. Слушая меня, Ланглуа так увлекся, что даже перестал стонать.

– Ничего себе! – воскликнул мой коллега, как только я закончил. – Стало быть, привидение, которое мы с вами сегодня спугнули… вернее, темная фигура… то был Гийом? Немыслимо! – Тут он подскочил на месте. – Позвольте, так, значит, он угостил меня ударом по голове? И он же удавил месье Пино-Лартига?