Ход Снежной королевы - Вербинина Валерия

– Черт возьми! – повторял растерянный Массильон. – Вот черт возьми!

Амалия подошла к учителю фехтования.

– Месье Лефер, я хотела бы поговорить с вами. Вам уже легче? – Арман кивнул. – Пожалуйста, опишите мне как можно подробнее все, что вы видели. Не пропускайте ни единой мелочи.

И он рассказал. У него дрожали губы, когда он вспоминал о том, как из стен вылетели четыре призрака и набросились на него. Я заметил, что Фредерик очень пристально смотрел на него, пока он говорил.

– Нет, он не играет, – пробормотал актер себе под нос, – иначе бы я сразу же заметил. – Он рухнул в единственное кресло, которому чудом удалось уцелеть. – Люсьен! Сделай одолжение, принеси мне выпить. Что-то я совсем расклеился.

Я мог бы сказать ему, что я не мальчик на побегушках, но не стал, а просто передал Маню просьбу актера и вернулся на свое место. Амалия как раз спрашивала у Лефера, что он ел за ужином.

– То же, что и все, – в некотором удивлении отвечал он.

– Понятно. – Амалия передернула плечами. – Скажите, месье, строго между нами: вы не курите опиум?

Однако Арман ответил отрицательно.

– Он курит трубку, – вмешался я.

Амалия удовлетворенно кивнула.

– Отлично. Покажите мне, откуда вы берете табак для нее.

Шаркая ногами, как старик, Лефер подошел к комоду и достал из него табакерку. От его движения несколько листков выпорхнули из ящика и, мягко кружа, упали на ковер.

– Что это? – с любопытством спросила Амалия.

И я впервые увидел, как мой учитель фехтования покраснел.

– Мой… э-э… дневник.

– Прекрасно, – заметила Амалия. – Давайте его сюда.

Арман застыл на месте.

– Но я не могу… – Он покраснел еще гуще. – Я писал только для себя… Вам вряд ли пригодится…

– А вот этого вы знать не можете, – отозвалась Амалия и протянула руку. – Ну? Смелее, месье. Обещаю: я сохраню все в тайне.

С большой неохотой Арман отдал ей пачку листков, исписанных убористым почерком.

– Только прошу вас… – Он замялся. – Я там не всегда… гм… объективен…

– Понимаю, – с улыбкой ответила Амалия. – Вы отзывались обо мне не так хвалебно, как мне хотелось бы. Считайте, что вы уже прощены. – Она бегло просмотрела листки и спрятала их в сумочку. – А теперь покажите мне ваш табак.

– Вы считаете, что призраки были моей галлюцинацией? – в изнеможении спросил Лефер, вручая ей табакерку.

– Как знать, как знать… – уклончиво отозвалась Амалия. – Но не скрою, произошедшее кажется мне очень странным. Поэтому, если вы не возражаете, сегодня ночью я приставлю к вам людей. На всякий случай.

– Поступайте как знаете, – прошептал Арман, отворачиваясь, – мне уже все равно.

И Амалия велела Полине и Селестену оставаться с учителем и, если появятся какие-нибудь призрачные рыцари, тотчас же будить ее. Слуги обещали исполнить все в точности.

– Послушайте, – сказал Массильон, когда он и Амалия вышли из комнаты Лефера, – неужели вы верите в такую чепуху?

– Я верю в причину и следствия, дорогой Фредерик, – ответила она. – Призраки, кем бы они ни были, не могут появляться просто так, и это меня тревожит.

Я поежился.

– Мне кажется, что в замке скрывается какая-то тайна, – нерешительно заметил я. – Что-то в нем есть, чего нельзя объяснить одним разумом.

Я был готов к тому, что Амалия поднимет меня на смех, но она даже не улыбнулась.

– Благодарю вас, инспектор Коломбье, – сказала она серьезно, – я учту ваше замечание.

Как показали последующие события, я был и прав, и не прав одновременно. Впрочем, уже назавтра все обернулось совершенно неожиданным образом.

Кони, храпя, мчатся по дороге.

Мрак. Дорога круто уходит в гору, и желтая неживая луна над горой – как подернутый бельмом недобрый глаз.

Вожжи рвутся из рук. Быстрее! Быстрее! Кони жалобно ржут. По дороге уносится тень человека.

Луна, уже оранжевая, похожа на апельсин. Пропасть! Впереди пропасть! Остановись!

Кони встают на дыбы, мотают головами. Человек, которого она преследует, оборачивается, и Амалия узнает в нем Кэмпбелла.

Никуда ты не уйдешь от меня…

Но Кэмпбелл хохочет так страшно, что от его смеха содрогается вся гора. Он раскрывает зонтик и улетает по направлению к луне, которая тоже смеется, распялив беззубый рот.

Экипаж с грохотом рассыпается на части. Вне себя от бессильного гнева Амалия грозит беглецу кулаком. Крылья! Крылья бы мне, и я догоню его!

Бам-бам-бам! Да что ж такое, в самом деле!

Амалия разлепила веки, с трудом оторвала голову от подушки. Ну конечно же, это был сон. Кэмпбелл-Грановский давно мертв, он лежит в каком-нибудь сугробе, и хищные птицы понемногу клюют его труп. Нет больше бомбиста-террориста.

Бам! Бам! Дверь, кажется, вот-вот выпрыгнет из петель. Кто же там так стучит, в самом деле?

– Мадам Дюпон! – звенит тревожный женский голос, настолько искаженный страхом, что Амалия не сразу узнает его. – Пожалуйста, отворите!

Женскому голосу вторит другой – жалобный, детский.

– Мадам Дюпон! Амалия! Отзовитесь, ради бога!

Значит, за дверью Люсьен и его мать. Неужели опять что-то случилось? Одним прыжком Амалия соскакивает с постели.

– Сейчас! – кричит она. – Сейчас открою!

Амалия набрасывает на себя кокетливый кружевной пеньюар в стиле покойной Дезире Фонтенуа, наспех закалывает волосы и отпирает дверь.

У Анриетты Коломбье в глазах испуг, губы дрожат, а лицо жалкое, несчастное, серое. Она держит за руку своего сына – не так, как обычно мать держит ребенка, а так, словно в целом мире ее никто не сможет защитить, кроме него. И Амалия, которая мгновенно примечает самые тонкие нюансы, поневоле начинает подозревать самое худшее.

– Что случилось? – спрашивает она.

Анриетта Коломбье судорожно сглатывает.

– Я не знаю… – лепечет она. – Но мой муж… он не отзывается.

– Может быть, еще рано, чтобы вставать? – спрашивает Амалия.

– О нет, мадам! Вы плохо его знаете… В восемь утра он всегда на ногах!

Через плечо Амалия бросает взгляд на часы. Они показывали половину девятого. Маленький Люсьен смотрит на нее с надеждой, но что-то уже сейчас подсказывает ей, что надежде подростка не суждено оправдаться.

– Давайте разберемся, – внезапно охрипшим голосом произносит она. – Вы долго стучали? Я имею в виду…

– Я стучала и звала его, но никто не отзывался, – шепчет Анриетта. В глазах ее стоят слезы. – Я пыталась открыть дверь, но она заперта.

Амалия вскидывает голову.

– Изнутри в скважине торчит ключ?

Мать и сын беспомощно смотрят друг на друга.

– Нет, – наконец произносит Люсьен и, шмыгнув носом, решительно повторяет: – Нет!

– Немедленно зовите мужчин, – распоряжается Амалия. – Прежде всего – Альбера и доктора, вероятно, они нам понадобятся. – Она морщится. – Учитель фехтования у себя?

– Да, мадам Дюпон.

– Его тоже зовите. Математика не надо – все равно он вряд ли поможет нам открыть дверь.

– А Лабиша, дворецкого?

– Он слишком стар. Нет, он нам не нужен. Филипп Бретель – довольно крепкий мужчина, пусть лучше он нам поможет.

Люсьен со всех ног бросается исполнять данное ему поручение. Анриетта Коломбье прислоняется к двери. Слезы уже текут по ее щекам.

– Мадам Дюпон… О мадам Дюпон! Как я боюсь! Господи, только бы он был жив!

Суета, топот ног, тревожные вопросы, аханье служанок. У Филиппа Бретеля под глазами – черные круги, Арман Лефер выглядит ничуть не лучше. Подоспевшая Матильда вполголоса утешает свекровь. Почти все обитатели замка собираются возле покоев хозяина, дверь в которые надежно заперта.

– Дайте-ка я попробую, – хмуро бросает Амалия. – На всякий случай.

Она стучит в дверь. Никакого ответа.

– Месье Коломбье! Господин граф!

За дверью – тишина. Морщась, Амалия делает шаг назад.

– Приступайте, – велит она Альберу.

Дерево трещит и стонет под ударами топора. Анриетта Коломбье начинает рыдать. Сын, не зная, что делать, и совсем потеряв голову, теребит ее за юбку.

– Мама, мама, ну что ты! Пожалуйста, не плачь! Ведь ничего же еще не известно!

Одна из щепок попадает Амалии в лицо, слегка оцарапав щеку. На белой коже проступает капелька крови. Стиснув челюсти, Амалия стряхивает щепку на пол.

– Готово, сударыня, – докладывает кучер. Вместе с Филиппом Бретелем он налегает на дверь, и она распахивается.

– Я иду первая, доктор, вы за мной, – говорит Амалия. И Виньере, кивнув головой, утирает платком вспотевший лоб.

В сущности, это лишнее. Едва переступив порог, Амалия понимает, что никакие доктора графу Коломбье больше не понадобятся. Он висит на люстре, мертвый и уже окоченевший. Увидев ужасную картину, Анриетта Коломбье падает в обморок.

Сказать, что я был ошеломлен, значит ничего не сказать. На короткое время я вообще утратил способность понимать что-либо. Вчера – четыре привидения, которые не поддавались никакому логическому объяснению, сегодня – несчастный граф, убитый в точности так же, как до того Луи Констан… Ибо доктор Виньере, осмотрев труп, сказал: произошло именно убийство, а не самоубийство.