Ход Снежной королевы - Вербинина Валерия

– Честно говоря, меня бы это сильно удивило, – отозвалась Амалия, но тут подошли явно нервничающий Ланглуа и Бретель, тащивший с собой здоровенное ружье, из которого наверняка запросто можно застрелить слона.

– Стало быть, все в сборе, – объявила Амалия. – Действуем так. Держимся вместе и ни в коем случае не расходимся. Люсьен, иди позади меня и не возражай, пожалуйста. Фредерик! Покажите нам, будьте добры, где именно вы видели ночью нашего англичанина. Полагаю, поиски следует начать именно оттуда.

Актер кивнул и зашагал вперед. Мы все двинулись за ним следом.

– Насколько я помню, он стоял вот здесь… А потом повернулся и исчез вон в той стороне.

– Хорошо, значит, будем осматривать подряд все комнаты, которые расположены поблизости, – распорядилась Амалия.

И мы принялись за дело.

В детективных романах, едва появляется ловкий и находчивый сыщик, ему сразу же удается обнаружить неопровержимые улики. Мадам Дюпон на голову превосходила любого из ходульных литературных героев, но все же осмотр первых шести или семи помещений ничего нам не дал. Ланглуа то и дело косился за спину и утирал платком лоб, Филипп Бретель вращал глазами и стискивал ружье так, словно оно было его любимой девушкой, а Массильон болтал, не закрывая рта.

– О, какие прелестные кресла! А картина – просто чудо! Ватто? Я так и думал: Брейгель! Смотрите-ка, а тут в углу паутина! И паук сидит, честное слово! Моя крестная верила, что пауки – это к деньгам. Иногда мне кажется, что ваш Кэмпбелл – настоящий паук, а мы все вроде беззаботных мушек, которые летят к нему в паутину.

Управляющий не выдержал первым.

– Прошу прощения, сударь, но не могли бы вы хоть немного помолчать?

– Помолчать? – удивился Массильон. – Зачем?

Люсьен возвел глаза к потолку и шумно вздохнул.

– Так, в этой комнате тоже ничего, – сказала Амалия. – Идем дальше.

Следующей была крошечная комнатка с одним-единственным оконцем, сквозь которое сочился хмурый белесый свет. Однако вовсе не оно привлекло мое внимание, а вещи, которые лежали на диване.

– Боже! – ахнул Массильон. – Да вот же его костюм! Тот самый!

– И трубка, – пробормотал я, кивая на стол.

Амалия бросила быстрый взгляд на пиджак и подошла к камину.

– Здесь недавно пытались разжечь огонь, – буркнула она, глядя на очаг.

– Значит, все сходится! – вскричал Филипп. – Кэмпбелл был здесь!

– Похоже на то, – отозвалась Амалия и, взяв сюртук, стала со знанием дела обыскивать его.

– Ничего? – спросил Ланглуа, от нетерпения облизывая губы.

– Абсолютно ничего, – подтвердила Амалия.

– Может, из комнаты есть ход в лабиринт? – с замиранием сердца предположил Люсьен.

– Нет, невозможно, – тотчас же возразил Филипп Бретель. – Я хорошо знаю, эта часть замка была полностью перестроена. В свое время здесь сломали все стены.

– Извини, Люсьен, – сказала Амалия мальчику, который тотчас же обиженно надулся. Она забрала пиджак и трубку, на прощание окинула комнату цепким взглядом. – Полагаю, нам здесь больше нечего делать. Идемте дальше.

Мы осмотрели все комнаты крыла и перешли в противоположное. Люсьен разглядел забытый кем-то из горничных гребешок, Ланглуа отыскал пятифранковую монету, которая закатилась за диван. Что же до меня, то я не нашел ровным счетов ничего, что могло бы навести нас на след исчезающего и появляющегося мистера Кэмп– белла.

– Полагаю, – мрачно проговорил Филипп, – сегодня мы больше ничего не обнаружим.

Мы двинулись к лестнице, и тут я увидел Лабиша, который не шел, а почти бежал по ней. Каюсь, сердце у меня сжалось. Неужели опять что-то произошло?

– В чем дело, Антуан? – спросила Амалия.

Прежде чем ответить, дворецкий покосился на мальчика, и я вмиг понял все.

– Госпожа графиня… – Старик заломил руки. – Она… она… Ее ударили чем-то по голове… Мы не можем привести ее в чувство…

И тут утонченная мадам Дюпон выругалась так крепко, что я даже опешил. Все-таки слова, которые она произнесла, были явно не предназначены для уст женщины.

– Лабиш! – крикнула она. – Скорее ведите нас к ней!

Мы всей группой чуть не бегом припустились по коридору.

Я первым влетел в покои графини.

Бархатные занавески, узорчатый ковер, по которому разбросаны какие-то листки. Полина рыдает в кресле, прижав ко рту платок:

– Ах, боже мой! Ах, бедная графиня!

Возле лежащей на полу женщины суетится доктор Виньере, мечутся служанки. Лица у всех растерянные, опрокинутые.

– Пропустите! – резко командует Амалия. И проходит вперед.

Доктор, стоящий на коленях возле тела, бросает на нее быстрый взгляд. Уверенным жестом мадам Дюпон берет лежащую за запястье.

– Кто обнаружил ее?

– Полина, – кивает Лабиш на служанку в кресле.

– Когда?

– Несколько минут тому назад, мадам. Я сразу же бросился искать вас.

– Пульс есть, – хрипло говорит Амалия, отпуская руку. – Но слабый.

– Похоже, ей проломили голову, – угрюмо замечает Виньере.

И тут Люсьен, которого я держу за плечо, начинает визжать, как маленькое животное, и вырываться.

– Пустите! – отчаянно кричит он. Глаза у него совсем белые, как у одержимого. – Пустите меня к маме!

Он стряхивает мою руку и, упав на колени, по ковру подползает к графине.

– Мама, мама! Мамочка! Как же это? За что?

Но Анриетта Коломбье по-прежнему лежит неподвижно. В дверях появляется Матильда.

– Что случилось? – шепчет она, подойдя ко мне.

Я киваю на тело, и Матильда тихо ахает.

– Похоже, нас снова обвели вокруг пальца, – с ожесточением говорю я.

Амалия пытается оторвать Люсьена от лежащей, но он яростно отталкивает ее, машет кулачками и наконец принимается рыдать на груди у мадам Дюпон. Она осторожно гладит мальчика по голове.

– Необходимо перенести ее в постель… Филипп! Зовите вашу жену. Фредерик, Лефер, Ланглуа! Идите сюда, поможете перенести ее.

– Голову, голову осторожнее! – кричит доктор, пока мы втроем переносим несчастную женщину на кровать. Амалия отдергивает одеяло и помогает уложить голову Анриетты на подушки. Лицо у графини белое, как мел, губы почти пепельного цвета.

– Люсьен! Сядь в кресло, пожалуйста, и не мешай доктору. Виньере, осмотрите ее как следует. Сделайте все возможное и невозможное, чтобы… Словом, вы понимаете.

Доктор кивает. Он больше не думает ни о каком философском камне, это ясно. Вновь он сделался врачом – одним из лучших врачей в городе Париже, как я слышал.

– Дамы и господа, не мешайте, отойдите к двери, мне необходимо осмотреть место преступления. Эдмонда! Вот и вы! Слава богу.

– Что стряслось? – спрашивает жена управляющего, судорожно сжимая и разжимая руки.

– Госпожа графиня ранена, – отвечает Амалия. – Ей необходимы уход и защита. Именно поэтому я назначаю вас и вашего мужа следить за ней.

– Мадам Дюпон, – говорит Матильда, – но я тоже могу проследить за моей свекровью, это мой долг…

Амалия улыбается и кладет руку ей на рукав.

– Вам и так приходится присматривать за месье Гийомом… Я думаю, ему вы нужнее.

Видно, что Матильда обескуражена, но не решается настаивать. Я переживаю за нее, но молчу, потому что мое вмешательство ничего бы не решило. Доктор Виньере отдает указания Эдмонде. Бретель садится у постели раненой с видом часового, которого поставили стеречь пороховой склад. И хотя я никогда не испытывал к нему ни малейшей симпатии, сейчас он мне почти нравится. Анриетта тихо стонет, и я чувствую, как все словно сжимается во мне. Клянусь, когда я отыщу мерзавца Кэмпбелла, я убью его своими руками. А Люсьен, вцепившись в подлокотники своего кресла, плачет тяжелыми, взрослыми слезами. И я знаю, что их мне никогда не забыть.

Незаметно подкрался вечер. Замок тих и наполнен неизбывной тоской. Жизнь Анриетты Коломбье висит на волоске. Женщина борется, но один бог знает, чем ее борьба со смертью закончится. Доктор делает все, что может, но…

Я сижу в синей гостиной рядом с Амалией. Глядя в пространство невидящими глазами, она катает по столу хлебные шарики и говорит ровным, жутким, лишенным интонаций голосом:

– Орудием послужило пресс-папье. Сначала он швырнул ей в лицо листки, а когда она отшатнулась, схватил пресс-папье и несколько раз ударил ее. Вот так-то, месье Лефер.

– Понимаю, – говорю я с горечью. – И вы по-прежнему думаете, что это я.

– Нет, – коротко отвечает Амалия. – Люсьен пришел к комнате Фредерика уже после вас, а он видел, как его мать, целая и невредимая, шла по лестнице в свои покои. Стало быть, это не могли быть вы.

– Я рад, что вы больше меня не подозреваете, – искренне промолвил я. – Невыносимо, когда тебя обвиняют в том, чего ты не совершал.

– Н-да, – буркнула Амалия. Она вздохнула и посмотрела за окно.

– А Альбера все нет, – сказал я.

– Нет, – безучастно подтвердила она. И вдруг в ее голове зазвучало беспокойство: – Кто-то вышел в сад… Зачем? Кто?