Путешественник из ниоткуда - Вербинина Валерия

Потом было долгое и мучительное объяснение с моим коллегой Половицыным, который во что бы то ни стало хотел знать, что я делаю в Петербурге. Был вечер, плавно перетекающий в ночь, пятна, мельтешащие вокруг меня, шарканье сапог, грубые голоса нижних чинов... Все мне было совершенно неинтересно. Единственным, что могло иметь какое-то значение, оказался рассказ одного из укротителей о том, как он заметил за кулисами высокого неразговорчивого господина. Укротитель, по его собственным словам, спросил у господина, что тот здесь делает. Господин объяснил, что его нанял директор цирка, после чего прошел в уборную и совершенно спокойно стал гримироваться. Разумеется, из расспросов директора выяснилось, что он никого не нанимал и понятия не имеет о том, кем мог быть стрелявший клоун.

– Судя по всему, тот господин – Леманн, – сказал я Изабель. – Он узнал Китти, увидел, что я расспрашиваю девушку, и решил избавиться от свидетельницы.

– Гм, может, быть, – с сомнением покачала головой Изабель. – А откуда он узнал, что вы говорите именно с ней? Он ведь не знал ее в лицо.

– Просто он слышал мое дурацкое объявление, – с горечью признался я.

Изабель немного помолчала и возразила:

– А укротитель говорил, что господин появился уже позже.

И тут меня осенило.

– Он узнал платье! – Я взволнованно прищелкнул пальцами. – Ну конечно же! Бьюсь об заклад, на ней было платье Фриды Келлер, которое украл Столетов. То-то мне показалось, что оно выглядит слишком роскошно для простой швеи...

– Какой вы умный! – воскликнула Изабель. – Должна признаться, я даже не подумала о таком варианте... Баронесса Корф должна гордиться тем, что у нее такой толковый помощник!

Ах, как бы я хотел разделять ее уверенность... Но на самом деле я знал, что мне решительно нечем гордиться. Половицын сообщил нам, что мы можем идти, и я вместе с Изабель вышел под моросящий дождь. Стоило мне сделать два или три шага, как я споткнулся и едва не упал.

– Ну, – воскликнула мадемуазель Плесси, – куда это годится! Обопритесь о мою руку... Эй, извозчик! Извозчик!

Но проклятый извозчик не пожелал остановиться и проехал мимо, обдав нас вдобавок брызгами из лужи. Изабель топнула ногой и послала ему вслед звучное пожелание сломать себе шею на ближайшем перекрестке.

– Ничего, – сказал я, стараясь ее ободрить. – Дойдем пешком. Наша гостиница не так далеко.

Однако я упустил из виду, что «не так далеко» для зрячего человека превращается для того, кто почти ничего не видит, в настоящее путешествие, полное смертельных опасностей. Вокруг меня громоздились темные очертания домов с редкими пятнами света в окнах, изредка, фыркая, мимо проносилось что-то крупное и бесформенное, и только по цокоту копыт и окрикам возницы я понимал, что проследовал экипаж. Проплывали тени, смеющиеся женскими голосами, другие тени, пахнущие табаком, толкали меня, чтобы я уступил им дорогу. Под ногами хлюпали лужи, за открытым окном забренчал рояль, где-то заплакал ребенок... Два желтых пятнышка засветились у земли, жалобно мяукнули и нырнули в подворотню.

– Сюда, – сказала Изабель.

Если бы не она, я бы, наверное, давно пропал – или свалился под карету, или попросту сломал бы себе шею, споткнувшись на мостовой. Но Изабель ни на мгновение не отпускала меня от себя. Крепко держа меня за локоть, она уверенно руководила нашим передвижением по городу, неожиданно ставшему таким незнакомым, недобрым и враждебным.

– Осторожно, лужа... Теперь налево. Да не прямо теперь, а сейчас! Куда вы, Аполлинер? Здесь же фонарный столб, вы могли ушибиться!

Наконец мы добрались до нашей гостиницы, и Изабель все так же, крепко держа меня за руку, проводила меня до моего номера.

– Вот... Садитесь. Да не сюда, это камин... Вот сюда. Вы совсем, совсем ничего не видите? Ах, как досадно! Ну-ка, покажите мне ваши очки...

Я подал ей очки (одно стекло в них треснуло окончательно и почти целиком вылетело). Изабель повертела очки в руках, покрутила головой недовольно и вернула очки мне.

– Вот что, Аполлинер... Посидите пока здесь, а я схожу за кем-нибудь, кто сможет вам сделать новые очки.

– Не надо, Изабель, – сказал я. – И потом, сейчас уже поздно.

– Не спорьте со мной! – отозвалась она. – Я терпеть не могу, когда со мной спорят. Как я сказала, так и будет... Подождите меня, я скоро вернусь.

И, прошелестев платьем, ушла. Дверь затворилась с глухим стуком, и я остался один в мире, полном враждебных пятен, где не мог отличить камина от кресла.

Слепец, слепец! Ничего не добился, никого не нашел... Разве что выяснил, что покойный Столетов был безбожно, космически глуп, потому что отдал своей подружке на завертки чертежи, которые стоили целое состояние... На завертки, господи боже ты мой! Но до завертывания в них мусора, впрочем, не дошло, потому что некто, чьи приметы покойная Китти не успела мне сообщить, явился к ней домой под видом старьевщика и забрал чертежи, восемь листков на голубой бумаге. Просто так забрал, не заплатив ни копейки, ни гроша, ни... И черт его знает, как зовут того господина и где его теперь искать. Потому что он уже нашел то, что ему было нужно, пока я расследовал по поручению явного болвана убийство никому не нужной собачонки, и пикировался с баронессой Корф, и... и...

Я совершенно расклеился. В голову лезли одни только ехидные, злые и обидные мысли. Тупик... Тупик! И я ни на что не годен. Ни на что! Я, учившийся в университете и подававший надежды, которые уже никогда не сумею оправдать... Обыкновенный провинциальный полицейский, слепой как курица... Ничтожество! И еще хотел заткнуть за пояс баронессу Корф с ее холодными глазами... выделиться хотел, доказать, что, уж во всяком случае, не глупее ее... Ну что, что ей сказать теперь, когда дело так откровенно и бездарно провалено? Ведь, если бы не моя неуместная прыть, может быть, Катя Кадочкина была бы жива и сумела бы рассказать много интересного о том неизвестном, который явился к ней и завладел чертежами...

Я встрепенулся. Голоса... шаги...

– Должен вам сказать, я ни для кого не делаю исключений, – брюзжал старческий голос. – Разве возможно подобрать очки за пять минут? Это дело тонкое, сударыня, очень тонкое...

Дверь растворилась. Два пятна на пороге: зеленое – ага, платье мадемуазель Плесси – и темное, брюзжащее, пахнущее старостью и скукой.

– Ах, – щебечет зеленое платье, – вы никуда не ушли, Аполлинер! Вот, я привела к вам господина Роденбаха, который занимается подбором очков...

– Очень приятно, – смущенно пробормотал я, – простите, но без очков я ничего не вижу...

Господин Роденбах ворчал, фыркал, читая мне нотацию насчет того, что запасные очки всегда необходимо держать под рукой, иначе хлопот не оберешься. Зеленое платье порхало вокруг него, сулило двойную плату, осыпало комплиментами, льстило безудержно, ворковало, умоляло, уламывало, упрашивало... И добилось-таки своего. Менее чем за полчаса новые очки были подобраны, и мир вокруг обрел свою привычную стройность и законченность.

– Сколько я вам должен? – спросил я.

С моей точки зрения, Роденбах заломил чудовищную цену, но я не стал спорить и заплатил. Чудо-старичок собрал остальные очки и, посоветовав мне в другой раз быть осторожнее, удалился.

– Очень вам признателен! – обратился я к Изабель, целуя ее маленькую тонкую ручку. – Прямо не знаю, что бы я без вас делал.

– О, – просияла она, – поверьте, я бы тоже не смогла без вас обойтись! Что будем делать завтра? Искать того, кто похитил чертежи?

– Нет, – решительно сказал я, – с меня довольно. Возвращаемся домой.

– Но почему? – удивилась Изабель. – После того, как вам удалось так продвинуться...

Но я только покачал головой.

– Не стоит, мадемуазель Плесси... Да, я и в самом деле пытался помочь, но теперь понимаю, что у меня бы все равно ничего не получилось. Я не настолько умен, чтобы... Я постоянно совершаю ошибки, которые обходятся слишком дорого. – Изабель, не отрываясь, смотрела на меня. Вид у нее был обиженный. – Я не могу и не имею права заниматься расследованием столь сложного дела. Это расследование баронессы Корф, и только она должна им заниматься. От меня ей все равно не будет никакого толку.

– По-моему, вы ошибаетесь, – вздохнула Изабель. – Но, если вы хотите вернуться, почему бы и нет? Уверена, баронесса будет рада видеть вас, – язвительно добавила она.

Увы, у меня не было никаких причин разделить ее уверенность. Тем не менее я поблагодарил Изабель, и она ушла, пожелав мне спокойной ночи. Оставшись один, я достал записную книжку, вписал в нее несколько деталей, которые показались мне существенными, разделся, погасил лампу и лег спать. Потом пришел клоун, засмеялся и выстрелил в меня. Но, впрочем, это был всего лишь сон.

– И должен вам заметить, милостивый государь, что нахожу ваше поведение совершенно непростительным! Нет, в самом деле возмутительная безответственность... В то время как в нашем уезде произошло покушение на убийство высокого должностного лица, – тут Григорий Никанорович зачем-то оглянулся на императорский портрет, взирающий на него свысока со стены, – лица, прибывшего к нам из самой столицы, и в то время как убийство – убийство! – юной прекрасной особы остается нераскрытым, вы, милостивый государь, вы...