Леопард - Несбё Ю

Харри обнаружил поленницу, накрытую зеленым брезентом. Она скрывалась под выступом скалы. В чурбак был воткнут топор, рядом торчал нож. Харри осмотрелся по сторонам и пнул ногой снег. Ничего интересного. Ботинок на что-то наткнулся. Белая пустая пластмассовая катушка. Харри наклонился. Сбоку он нашел описание продукта. Десять метров марлевого бинта. Как он тут оказался?

Харри, склонив голову набок, внимательно разглядывал поленницу. Что-то черное, воткнутое в дерево. Нож. Рукоятка. Желтая, гладкая. Откуда тут нож? Конечно, причин могло быть много, но тем не менее…

Он положил на чурбак остаток среднего пальца на левой руке, отогнув другие пальцы.

Осторожно, двумя пальцами освободил нож, ухватив его за самый кончик рукоятки. Лезвие острое как бритва. Со следами того, что он всегда искал, — в силу своей профессии. А потом ломанулся назад, как лось, утопая в глубоком снегу.

Бьёрн поднял глаза от компьютера, когда Харри ворвался в комнату.

— Только еще больше отпечатков Тони Лейке, — вздохнул он.

— Тут на лезвии ножа кровь, — сказал Харри, запыхавшись. — Проверь рукоятку на отпечатки.

Бьёрн бережно взял нож. Посыпал гладко отполированное желтое дерево черным порошком и осторожно подул.

— Тут только один отпечаток, но зато превосходный, — сказал он. — Не исключено, что здесь могут быть и клетки эпителия.

— Йес! — воскликнул Харри.

— А в чем дело?

— Тот, кто оставил этот отпечаток, отрезал палец Тони Лейке.

— Ого! А почему ты…

— На чурбаке кровь. И у него был наготове бинт, чтобы перевязать рану. Сдается мне, что я уже видел этот нож раньше. На том зернистом снимке Аделе Ветлесен.

Бьёрн Холм негромко присвистнул, приложил дактилоскопическую пленку к рукоятке, чтобы порошок закрепился. А потом приложил пленку к сканеру.

— Сигурд Олтман, возможно, тебе и достался хороший адвокат, который тебя отмажет, несмотря на отпечатки пальцев на письменном столе Лейке, — шептал Харри, пока Бьёрн нажимал на кнопку поиска и они вдвоем следили за синей полоской, короткими рывками ползущей вправо по прямоугольнику. — Но не от отпечатка на этом ноже.

Ready.

Found 1 match.

[135]

Бьёрн Холм нажал на «показать».

Харри уставился на появившееся имя.

— Ты и сейчас думаешь, что это отпечаток того, кто отрубил Тони палец? — спросил Холм.

— И когда я увидел, как Аделе и Тони стоят там и спариваются, как собаки, перед сортиром, все вернулось. Все, что мне якобы удалось похоронить. Что, по словам психолога, осталось позади. На самом деле все оказалось как раз наоборот. Так зверь на цепи, которого лишили воли, но исправно кормят, может вырасти более крупным и мощным, чем его вольные собратья. И сейчас он вырвался на свободу. Харри был совершенно прав. Я задумал месть, я хотел унизить Тони Лейке так же, как он унизил меня.

Сигурд Олтман посмотрел на свои руки и улыбнулся.

— Но вот дальше Харри ошибся. Я вовсе не планировал, чтобы Аделе умерла. Всего лишь хотел унизить Тони перед всеми. В том числе и теми, кто, как он надеялся, станет его родней, перед этой дойной коровой — его будущим тестем Галтунгом, у которого он рассчитывал вытянуть денежки на свою авантюру в Конго. Зачем же еще Тони жениться на такой серой мышке, как Лене Галтунг?

— И то правда, — улыбнулся Микаэль Бельман, показывая, что разделает его мнение.

— И я написал Тони письмо от имени Аделе. Дескать, она забеременела от него и хочет оставить ребенка. Но будущая мать-одиночка обязана позаботиться о материальной стороне, и поэтому, дескать, нужны деньги, тогда обещаю молчать о том, что это его ребенок. Для начала четыреста тысяч. Деньги он должен принести на многоярусную парковку за магазином «Лефдал» в Сандвике через два дня в полночь. А потом я написал Аделе от имени Тони и пригласил ее на свидание в том же месте и в то же время. Я знал, что время и место придется Аделе по вкусу, и рассчитывал на то, что они, так сказать, не обменялись координатами и номерами телефонов. Что обман не раскроется прежде, чем станет уже поздно, прежде, чем я получу то, что мне надо. В одиннадцать часов я сам уже был на месте и сидел в машине с камерой наготове. Мой план был заснять свидание, чем бы оно ни закончилось, ссорой или траханьем, я собирался послать фото вместе с разоблачительной историей Андерсу Галтунгу. И только.

Сигурд посмотрел на Бельмана и повторил:

— И только.

Бельман кивнул, и Олтман продолжил:

— Тони прибыл раньше времени. Он припарковался, вышел и огляделся, прежде чем исчез в тени деревьев, ведущих к реке. Я сполз как можно ниже. Потом приехала Аделе. Я опустил окно, чтобы слышать. Она стояла и ждала, оглядывалась, смотрела на часы. Я видел, как Тони подошел и встал прямо у нее за спиной, так близко, что казалось просто невероятным, что она его не замечает. Я видел, как он извлек здоровенный саамский нож и обхватил ее рукой за шею. Когда он нес ее к своей машине, она пыталась вырываться. И когда он открыл дверь, я увидел, что сиденья в машине обтянуты полиэтиленом. Я не слышал, что Тони сказал ей, но включил камеру и навел на них. Видел, как он силой заставил ее взять ручку, что он ей явно что-то диктовал, а она писала на открытке.

— Открытка из Кигали, — сказал Бельман. — Он спланировал все заранее. Она должна была исчезнуть.

— Я снимал и ни о чем другом не думал. Пока вдруг не увидел, как он занес руку и вонзил нож ей в горло. Я не верил своим глазам. Кровь хлынула фонтаном, забрызгав лобовое стекло.

Собеседники не обращали внимания на Крона, который хватал ртом воздух, словно задыхался.

— Он подождал, оставил нож в горле, словно хотел, чтобы кровь не выливалась. Потом поднял Аделе, обошел машину и опустил ее в багажник. Когда садился в машину, остановился и словно бы принюхался. Он стоял в свете фонаря, и тогда я увидел это: те же вытаращенные глаза, тот же оскал, как и тогда, когда он сидел на мне верхом перед тем клубом и всовывал мне в рот свой нож. И после того, как Тони уехал с трупом Аделе в багажнике, я еще долго сидел там, застыв от ужаса, и не мог пошевелиться. Я понял, что не смогу отправить никаких разоблачений Андерсу Галтунгу. Или кому-то еще. Потому что только что стал соучастником убийства.

Сигурд осторожно отхлебнул воды из стоявшего перед ним стакана и посмотрел на Юхана Крона, который кивнул в ответ.

Бельман кашлянул:

— Технически соучастником убийства вы не были. В худшем случае вы виновны в шантаже или подлоге. Вы могли положить этому конец. Пойти в полицию, как бы вам это ни было неприятно. Вы ведь даже засняли сцену убийства, а это вещественное доказательство.

— Меня бы все равно судили и приговорили. Сказали бы — кому, как не мне, знать, что Тони отвечает насилием, когда на него давят, и что я все это проделал умышленно.

— А вам и правда не приходило в голову, что возможен и такой оборот? — спросил Бельман, проигнорировав предостерегающий взгляд Крона.

Сигурд Олтман улыбнулся:

— А вам не кажется странным, комиссар, что так трудно бывает разобраться как раз в своих собственных намерениях? Или вспомнить? Честно говоря, не припомню, чтобы я вообще думал о том, что может произойти.

Потому что не хочешь припомнить, подумал Бельман, кивнул и что-то промычал, словно благодарил Олтмана, открывшего ему глаза на тайны человеческой души.

— Я думал несколько дней, — сказал Олтман. — Потом снова поехал в Ховассхютту и вырвал страницу с именами и адресами всех, кто там тогда ночевал. И написал Тони новое письмо. Мол, я знаю, что он сделал. Видела, как он в Ховассхютте трахался с Аделе Ветлесен, и знаю, почему он ее убил. И что мне нужны деньги. Подписался именем Боргни Стем-Мюре. Через пять дней я прочитал, что ее нашли в подвале убитой. На этом все должно было закончиться. Полиция обязана была раскрыть оба убийства и найти Тони. Это ей и следовало сделать. Схватить его.

Сигурд Олтман повысил голос, и Бельман готов был поклясться, что его глаза за круглыми стеклами очков наполнились слезами.

— Но у вас не было ни единого следа, вы блуждали в тумане. И мне пришлось подбрасывать ему новые жертвы, угрожать новыми именами из списка. Я вырезал из газет фотографии убитых и вешал их на стену в своей монтажной на фабрике «Кадок» вместе с копиями писем, которые писал от имени жертв. Как только Тони кого-то убивал, приходило новое письмо от человека, который утверждал, что это онпосылал ему предыдущие письма и теперь знает, сколько жизней у него на совести. И что цена за молчание, соответственно, поднимается. — Олтман наклонился вперед, голос у него был измученный. — Я делал это, чтобы дать вам возможность взять его. Убийца совершает ошибки, разве не так? Чем больше ошибок, тем больше шансов, что он будет схвачен.