Леопард - Несбё Ю

Кинзонзи знал, что умрет, умрет молодым и умрет мучительно. Но может быть, не сейчас, не этой ночью. Живот болел так, как будто на него плеснули кислотой. Но может, пройдет.

Белый человек встал и схватил «Калашников» Удри. Подошел к Кинзонзи, постоял над ним, держа фонарь за спиной. Огромная фигура с замотанной в белое головой — у них так обычно подвязывают челюсти мертвецам, прежде чем их похоронить. Если Кинзонзи и застрелят, то именно сейчас. Мужчина бросил Кинзонзи те полоски ткани, которые ему не понадобились.

— Help youself! [165]

Кинзонзи услышал, как он стонет, поднимаясь по лестнице.

Кинзонзи закрыл глаза. Если не терять времени, он успеет остановить сильное кровотечение, пока не лишится сознания от потери крови. Надо выбраться, переползти через дорогу, найти людей. Если ему повезет, можетслучиться, что они не принадлежат к виду местных грифов. Он сможет найти Альму. Сделать ее своей. Ведь у нее сейчас нет мужчины. А у Кинзонзи больше нет работодателя. Он видел, что было в чемодане, который большой белый человек взял с собой.

Харри остановил «ренджровер» перед низкими стенами церкви, лоб в лоб с побитым «хёндаем», который все еще там стоял.

В машине он разглядел огонек сигареты.

Харри выключил фары, опустил стекло и высунул голову:

— Сол!

Харри увидел, как приближается огонек сигареты. Таксист вылез из машины.

— Харри. Что случилось? У тебя лицо…

— Все пошло не совсем так, как было задумано. Я и не рассчитывал, что ты все еще здесь.

— А почему нет? Ты же заплатил мне за весь день. — Сол провел рукой по броне «ровера». — Хорошая машина. Украл?

— Одолжил.

— Машину одолжил. Одежду тоже?

— Да.

— Она вся в крови. Кровь прежнего владельца?

— Дадим твоей машине отдохнуть, Сол.

— А мне оно надо, Харри?

— Вероятно, нет. А что, если я скажу, что я хороший парень?

— Сожалею, но мы тут в Гоме забыли, что это значит, Харри.

— М-м-м. А сотня долларов делу не поможет?

— Две сотни, — сказал Сол.

Харри кивнул.

— …и пятьдесят, — добавил Сол.

Харри вылез, и Сол сел за руль.

— А ты уверен, что они именно там? — спросил Сол, выезжая на дорогу.

— Да, — ответил Харри с заднего сиденья. — Кто-то когда-то рассказывал мне, что это единственное место, откуда в Гоме можно попасть на небо.

— Не нравится мне это место, — заметил Сол.

— Правда? — сказал Харри и открыл чемоданчик рядом с собой. «Мерклин». Инструкция по сборке была приклеена с внутренней стороны крышки. Харри принялся за работу.

— Злые демоны. Ба-Тойе.

— Говоришь, ты в Оксфорде учился? — Части винтовки издавали легкие, смазанные звуки, охотно становясь в положенные места.

— Как я понимаю, ты ничего не знаешь о демоне огня?

— Нет, но вот этих демонов я знаю, — сказал Харри и поднял один из патронов, лежавших в особом отделении чемоданчика. — И готов поставить на них против Ба-Тойе.

В скудном желтом свете с потолка патронные гильзы засияли. Свинцовая пуля внутри имела диаметр шестнадцать миллиметров. Самый грозный калибр в мире. Когда он работал над рапортом по делу о покушении на короля, один эксперт-баллистик рассказал ему, что по калибру «мерклин» выходит за границы разумного. Даже если охотиться на слонов. Что это оружие больше подходит, чтобы валить деревья.

Харри защелкнул оптический прицел.

— Поддай-ка газу, Сол!

Он пристроил ствол на спинку пассажирского сиденья впереди и положил палец на спусковой крючок, стараясь не приближать глаза к оптическому прицелу, поскольку машина ехала по раздолбанной дороге. Прицел надо бы отрегулировать, откалибровать, подогнать. Но такой возможности не представится.

Они прибыли на место. Кайя выглянула в окно. Рассеянные огни под ними — это Гома. Вдали она видела свет от буровой вышки на озере Киву. Луна отражалась в зелено-черной воде. Последняя часть пути представляла собой тропинку, которая вилась вокруг вершины, фары освещали черный, голый лунный ландшафт. Когда они добрались до самого верхнего плато, совершенно плоской каменной тарелки диаметром в пару сотен метров, шофер повел машину на другую сторону плато сквозь облака белого плывущего дыма, который у кратера Ньирагонго окрашивался красным.

Шофер выключил мотор.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — сказал Тони. — Кое-что очень занимает меня в последние недели. Каково это — чувствовать, что ты скоро умрешь? Я имею в виду не страх, что твоей жизни угрожает опасность, через такое я и сам несколько раз проходил. Но четко осознавать, что здесь и сейчас твоя жизнь кончится. Ты можешь… передать это? — Тони наклонился чуть вперед, чтобы видеть ее глаза. — Не торопись, подыщи верные слова.

Кайя взглянула на него. Она думала, что вот-вот наступит паника. Но она не приходила. Кайя превратилась в камень — такой же, что был вокруг.

— Я ничего не чувствую, — ответила она.

— Давай же, — сказал он. — Другим было так страшно, что они не могли ответить, бормотали что-то невразумительное. Шарлотта Лолле просто оцепенела и таращилась на меня. Элиас Скуг утратил дар речи. Отец плакал. Что у тебя в голове — хаос или же есть какая-то рефлексия? Ощущаешь ли ты грусть? Раскаяние? Или облегчение оттого, что больше не надо сопротивляться? Посмотри, например, на Лене: она сдалась, идет на казнь как жертвенная овечка, готовая на все. А как насчет тебя, Кайя? Сколько тебе надо, чтобы потерять над собой контроль?

Кайя увидела в его взгляде жгучее, неподдельное любопытство.

— Лучше ты скажи мне, Тони, сколько тебе надо, чтобы обрестинад собой контроль? — сказала она и провела языком во рту в поисках влаги. — Когда неведомый человек управлял тобой, заставляя одного за другим убивать людей, а сам оказался мальчишкой, которому ты когда-то подрезал язык? Можешь мне рассказать?

Тони посмотрел в пустоту и медленно покачал головой, словно бы отвечая на второй вопрос.

— Мне это даже в голову не приходило, пока я не прочитал, что старый добрый Скай арестовал моего бывшего односельчанина. Уле-ботаника. И кто бы подумал, что у него хватит смелости?

— Хватит ненависти, ты хочешь сказать?

Тони вынул из кармана куртки пистолет. Взглянул на часы.

— Что-то Харри опаздывает.

— Он приедет.

Тони засмеялся:

— Но, к сожалению для тебя, бездыханный. Кстати, мне нравился Харри. С ним было интересно играть. Я ему позвонил из Устаусета, ведь он мне дал номер своего телефона. Автоответчик поведал мне, что Харри несколько дней будет вне зоны досягаемости. Я даже засмеялся. Он конечно же был в Ховассхютте, хитрый лис. — Тони взял пистолет и принялся другой рукой поглаживать лакированную черную сталь. — Когда я был в Управлении полиции, я все понял. Он такой же, как я.

— Сомневаюсь.

— Да ладно. Тертый калач. Крутой. Человек, который делает то, что должен, чтобы получить нужное, который пойдет по трупам, если понадобится. Разве не так?

Кайя не ответила.

Тони снова посмотрел на часы.

— Боюсь, придется начинать без него.

Он приедет, думала Кайя. Мне только надо дать ему еще немного времени.

— И ты бежал, — сказала она. — С паспортом отца и брекетами?

Тони взглянул на нее.

Она знала, что он понимает ее замысел. Но что ему даже нравится. Рассказывать. Как он их провел. Они все это любят.

— Знаешь, что я тебе скажу, Кайя? Мне хотелось бы, чтобы отец сейчас оказался здесь и видел меня. Здесь, на вершине моей горы. Увидел и понял. Прежде чем я бы его убил. Как Лене поняла, что должна умереть. Как, надеюсь, Кайя, понимаешь и ты.

Теперь она почувствовала его. Страх. Скорее как физическую боль, нежели как панику, которая парализует способность трезво мыслить. Она видела четко, слышала четко, думала четко. На самом деле четче, чем когда-либо раньше, подумала она.

— Ты начал убивать, чтобы скрыть измену, — продолжала она чуть севшим голосом. — Чтобы обеспечить себе миллионы семейства Галтунг. А как насчет тех миллионов, которые ты вытянул из Лене сейчас, разве их хватит, чтобы спасти твой проект?

— Не знаю, — улыбнулся Тони и обхватил рукоятку пистолета. — Посмотрим. Выходи.

— А он стоит того? Неужели он действительно стоит всех этих жизней?

Он ткнул дулом пистолета ей под ребра, Кайя задохнулась от боли. Голос Тони просипел ей в ухо:

— Посмотри вокруг, Кайя. Это колыбель человечества. Посмотри, чего стоит человеческая жизнь. Кто-то умирает, еще больше рождается в единственной яростной гонке, один круг за другим, и в одном не больше смысла, чем в другом. Смысл придает лишь игра. Страсть, всепоглощающее желание. Как выражаются некоторые идиоты, игромания. И все. Это как Ньирагонго. Он пожирает все, уничтожает все, но в то же время он — начало всего живого. Не будь там, внутри, страсти, смысла, кипящей лавы, все здесь стало бы мертвым, застывшим и замерзшим. А в тебе-то, Кайя, есть страсть? Или ты — мертвый вулкан, человеческая снежинка, и поминальная речь по тебе уложится в три строчки?