Иосиф Сталин. Начало - Радзинский Эдвард

Коба заметил то ли мне, то ли Ягоде:

— Красивую смерть загадал для себя товарищ Бухарин… А я вот вспомнил стихи товарища Омара Хайяма. Поучительные стихи: «Легкой жизни ты просил у Бога, легкой смерти надо бы просить»…

На следующий день я опять застал чтение Ягоды о Бухарине.

— Товарищи Бухарин и Ларина встретились вчера вечером. Как сообщает наш сотрудник, это произошло в следующем порядке. Они пошли в гостиницу «Метрополь» — товарищ Ларина там проживает после смерти товарища Ларина. Постояли около ее квартиры. Наш сотрудник стоял внизу на лестнице и записал то, что понял… — Ягода продолжил читать пьесу о любви, записанную сексотом: — «Товарищ Бухарин сказал: „Любовь — первое из слов Создателя. Когда он произнес: „Да будет свет!“, тогда родилась любовь“. После этого они долго целовались с товарищем Лариной. Потом товарищ Бухарин прочел стихотворение антисоветского поэта товарища Мандельштама, из которого удалось записать: „И море, и Гомер — все движется любовью“. Далее он читал стихи слишком быстро, и текст стихов был путаный. Потом товарищ Бухарин заявил: „Ты хочешь, чтоб я пошел к тебе сейчас же?“ Товарищ Ларина ответила: „Хочу“. Товарищ Бухарин: „Но в таком случае я никогда уже не уйду о тебя“. Товарищ Ларина: „Уходить не надо, милый“…» По нашим предположениям, они стали в эту ночь сожительствовать…

— Какие догадливые, — мрачно усмехнулся Коба.

— Мы приставили к нему нового шофера, у прежнего был не очень хороший слух…

На этих словах вошел секретарь и сообщил, что пришел… Бухарин! Коба засмеялся, велел Ягоде подождать.

Ягода ушел, но меня Коба оставил. Помню, Бухарин буквально влетел в кабинет.

Он был очень взволнован. Пушок редких рыжеватых волос стоял гребнем на голове. Он начал от двери, не обращая внимания на меня:

— Когда моих учеников решили выслать, я согласился. Но сейчас, Коба, я узнал, что после моей речи некоторых арестовали.

— Значит, правильные выводы сделали из твоей речи, — ответил Коба. — Вольнодумов нужно строго учить.

— Вольнодумцев, — поправил Бухарин, — надо прощать, если они дети.

— Вольнодумов, — упрямо повторил Коба, — можно простить… если раньше ты их уничтожил. Шучу. Простим, конечно. Как не простить, раз такой заслуженный человек просит… «Любимец партии». Чего не сделаешь для Любимца!

Бухарин предпочел не заметить яростной иронии (или, что точнее, испугался ярости Кобы) и… заговорил о другом!

— Знаешь, Коба, я женюсь.

— Что ты говоришь! На ком?

— На дочери Ларина… Я долго думал. Такая разница в возрасте… Но она меня любит.

— В добрый час. У нее, наверное, много друзей среди арестованных вольнодумов? Это перед ней тебе неудобно? — Бухарин растерянно смотрел на него. — Шучу. А ты совсем разучился шутить. Но с женитьбой тебя поздравляю. — И Коба обнял Бухарина.

Когда тот вышел, он сказал:

— Видишь ли, Фудзи, мне хочется, чтобы ты подружился с ним… в дальнейшем. Но пока внимательно наблюдай за этим неискренним товарищем.

Коба замолчал. И я понял, почему так часто попадал на доклады Ягоды о Бухарине. Я торопливо возразил:

— Но, Коба, мне нужно ехать в Париж. Мы должны наладить новый канал связи с Германией.

— Ты будешь налаживать то, что я тебе прикажу…

Вот так он сделал меня стукачом при Бухарине.

Думаю, в тот день я… сломался.

Летом того же 1934 года газеты всего мира сообщили о невероятной новости — разгроме путча вчерашних сподвижников Гитлера.

Я с изумлением читал на работе иностранные газеты. Гитлер уничтожил множество отцов нацистского движения — «старых борцов»-штурмовиков. Журналисты гадали, что же произошло в Германии. Не скрою, я тоже не понимал. Еще при мне началась эта странная полемика Фюрера с главой штурмовиков Ремом и обозленными ветеранами штурмовых отрядов, приведшими Фюрера к власти.

Гитлер провозгласил новый лозунг: «Революция закончена, начинается эволюция». Но штурмовики и Рем были против. Возмущенная вольница голосом Рема объявила: «Мы не потерпим, чтобы наша Революция заснула на полдороге».

Этими призывами к продолжению Революции вожди штурмовиков пугали поддерживавших Гитлера немецких олигархов. Настаивая на подчинении немецкой армии своему руководству, Рем стращал других важнейших союзников Фюрера — генералов вермахта.

Миллионная армия головорезов-штурмовиков становилась опасной оппозицией. Но надо отдать должное Фюреру — он мог не страшиться старых товарищей. Он вовремя позаботился о сопернике буйных штурмовиков. Гитлер создал отряды СС — свою личную охрану. В эту охрану сначала входили несколько сотен человек. Но Гитлер своевременно — за четыре года до прихода к власти — поручил реформировать СС некоему тщедушному человеку с гитлеровскими усиками, Генриху Гиммлеру. Еще в недавнем прошлом это был безвестный нацист, владелец куриной фермы, работавший прежде в фирме, производившей удобрения. В партии его называли Генрих-навоз. Уже вскоре произносить презрительную кличку стало опасно. Этот господин, похожий на унылого клерка, за какие-то несколько лет превратил охрану Фюрера в могущественнейшую армию. На моих глазах служба в рядах СС становилась все более престижной. СС стремительно сделалась самой грозной силой. Внутри нее Гиммлер создал мощную службу безопасности, необычайно напоминавшую мне… родную Лубянку. Как и у нас, одно упоминание о всесильном, таинственном СС наводило ужас на обывателя.

Между эсэсовцами и буйными штурмовиками шла теперь скрытая война, готовая перерасти в открытую.

Но я уверен: при всех разногласиях штурмовики были преданы Гитлеру и никогда не решились бы ни на какой путч. Ведь не было бы Гитлера — не было бы их самих. Тогда что же случилось?

Все объяснил мне… Коба!

Он вызвал меня в Кремль. В кабинете мы были одни. После чтения западных газетных сообщений о «ночи длинных ножей» (так поэтически называлась кровавая резня) Коба начал меня расспрашивать. Жадно, подробно… Я почувствовал, что он необычайно заинтересован этой историей. Он хотел знать детали и, главное, — как восприняла Германия это странное уничтожение «своими своих».

Утром я связался с Корсиканцем и вечером снова был в Кремле. Я пересказал максимально точно донесение Харро и статьи в газетах.

— После постоянных выпадов Рема Гитлер поспешил встретиться со старым товарищем по партии. О чем они говорили с Ремом и что обещал Рему Гитлер — неизвестно. Но после разговора Рем явно успокоился. Он распустил на летний отдых всю свою армию. Буйные вожди штурмовых отрядов вместе с ним отправились отдыхать на курорт в Бад-Висзее…