Иосиф Сталин. Начало - Радзинский Эдвард

Я подошел к столу Кобы. Он поднялся и обнял меня. Мы помолчали…

— Я видел ее накануне. Это из вашего сада…

У стола стояла корзина с фруктами.

— Она просила тебе отдать, сама собирала. Умерла во сне, считай, просто заснула. Слава богу, не мучилась, смерть праведника.

— Спасибо тебе, Коба…

— Знакомьтесь, — обратился он к присутствующим, — это друг мой Фудзи. Он не японец. Просто однажды я дал ему такую партийную кличку. А вот товарищу Молотову кличку дал Ильич — «каменная жопа».

Все, включая Молотова, угодливо засмеялись.

— Товарищ Каганович, с которым ты не знаком, тоже имеет почетную кличку, но уже от меня — «каменная жопа номер два». И мне надо дать такую же. «Каменная жопа номер три». Этих кличек мы достойны. Сидим, бумажки пишем, в бумажках тонем, пока наши вожди по курортам шмыгают, а разные Фудзи — по заграницам…

Только потом я узнал, что это за бумажки, которыми завалены были оба стола.

Здесь, на Воздвиженке, в полутемном кабинете мой великий друг придумал архимедов рычаг, которым троица сейчас переворачивала всю партию.

В это время мой друг Коба создал новую партийную должность — инструктор ЦК. Инструкторами назначались представители столь желанного Ильичу молодняка. После чего Каганович рассылал этих молодых инструкторов по провинциям писать отчеты о работе низовых организаций партии. Отчеты были скрытыми приговорами. Они решили судьбу сотен местных партийных руководителей. Все, кто не разделял мнение Ильича, объявлялись в этих отчетах «не соответствующими должности». И незамедлительно следовали распоряжения об увольнении.

Новым партийным начальником назначался прямо из этого кабинета другой — послушный, управляемый.

Такими отчетами инструкторов и были завалены в ту ночь столы удалой троицы. За кратчайший срок, работая день и ночь, тройка перетряхнула всю нашу партию. Пока вожди отдыхали на курортах, в Москве происходила тихая кадровая революция. Теперь на места старых непокорных партийцев сели исполнительные молодые люди, преданные Ильичу.

Но еще более преданные тому, кто их назначил, — моему другу Кобе. Генеральному секретарю — хозяину кадров партии. Эти новые молодые партийные бонзы были наделены такой властью на местах, которая и не снилась царским генерал-губернаторам. Они и составили новую партийную бюрократию — управляемое агрессивное большинство на будущих съездах.

Но тогда я этого не понял. Я был рад покинуть душный кабинет…

Взял такси, повез домой фрукты из нашего сада. В корзине нашел маленькую икону. Это было изображение Богоматери с младенцем. Все, что осталось мне от мамы.

На следующий день я отправился к себе на Лубянку. Лубянка бурлила. Распространились слухи, будто на днях будет покончено с родной ЧК. Название, внушавшее ужас нашим врагам, перестанет существовать. Вместо ЧК наше грозное ведомство получит какое-то длинное бюрократическое название — Объединенное государственное политическое управление при Наркомате внутренних дел (ОГПУ). Так решил все тот же могущественный Секретариат ЦК. То есть Коба.

Я позвонил ему.

Он:

— А что тебе не нравится?

— Я просто не понимаю зачем.

— А ты и не должен понимать. Твоя работа — исполнять. Работа товарища Сталина — понимать… У тебя есть еще какие-нибудь вопросы, касающиеся НЕ работы товарища Сталина, но работы товарища Фудзи?

Вопросов было много. Пробыв в Москве всего несколько дней, я с изумлением слышал в наших коридорах только одно имя. «Это на подпись товарищу Сталину…» «Вы узнали мнение товарища Сталина?..»

Так что я решился попросить его подписать мне выделение средств для новых агентов.

Позвонил:

— Прости, что беспокою тебя по пустяковому вопросу…

— Да нет, вопрос как раз архисерьезный. Мы к нему скоро и непременно вернемся. А пока приходи ко мне с твоей бумагой, подпишу.

В конце недели нас всех собрали в зале. На Лубянку приехал Коба — делать доклад.

В зале сидели начальники отделов, главы разведки.

Коба начал:

— Какой слух должен дойти завтра до обывателя? — (Так мы называли все население страны, кроме партийцев.) — Нет больше грозной ЧК, начинается новая жизнь! Надеюсь, ваши сотрудники сумеют сделать этот слух популярным и у нас, и за пределами Родины. Когда товарищ Николай I основал Третье отделение, он дал Бенкендорфу платок. И сказал: «Это для того, чтобы утирать слезы несправедливо обиженным». Так и мы объявим про свой платок. Обыватель должен поверить: наступил конец расстрелам в ЧК и красному террору. Теперь ОГПУ будет бороться только с особо опасными государственными преступлениями. И все!

Помню ропот аудитории…

Коба добро улыбнулся:

— Зачем шуметь? Не надо шуметь. Надо выслушать до конца. То, о чем я сказал, будет опубликовано в газетах. Но, мижду нами говоря, существует то, что опубликовано не будет. Секретный циркуляр, где записано: ОГПУ сохраняет право ЧК расстрелять любого, кого сочтет врагом.

Аудитория счастливо засмеялась, захлопала.

— Право расстреливать будет иметь «тройка», состоящая из местного руководителя ОГПУ, его помощника и следователя, ведущего данное дело…

(Уже позже я узнал, что все руководители ОГПУ утверждались Секретариатом ЦК, то есть все тем же моим другом Кобой.)

— И эти «тройки» получат право расстрелять любого гражданина… включая нас с вами, — закончил Коба.

Смех в зале и снова аплодисменты. Поняли — ничего не изменилось.

…Впоследствии эти самые «тройки» по приказу моего друга Кобы расстреляют почти всех сидевших тогда в зале. Так веселившихся.

Но я должен отметить: всюду, где появлялся Коба, возникала некая аппаратная стройность. Теперь вместо множества руководителей мы, разведчики, подчинялись Иностранному отделу, во главе которого и стоял Михаил Александрович Москвин (настоящая фамилия — Трилиссер) — щеточка усов, черные волосы, вид обычного провинциального еврея… Это был страстный, темпераментный человек. Как и Коба, сын сапожника, старый большевик — боевик в первую русскую Революцию.

Кобе понравилось, что он тоже сын сапожника. Они даже поговорили о детстве. Но, услышав, что отец Трилиссера очень его любил и ни разу в жизни не ударил, Коба потерял к нему всякий интерес.

Вместе с Кобой они перестроили всю нашу структуру. Теперь при всех посольствах были созданы резидентуры. Наши агенты числились дипломатами и работали под прикрытием всех посольств и торговых представительств СССР.