Княжий пир - Никитин Юрий Александрович

Залешанин удивился:

— А говорят, что новгородцы нас не любят.

Садко удивился:

— Тю на тебя! Вот дурень… А кто ж вашего князя привел в Киев и посадил вооруженной рукой, как не новгородское войско?.. Беги на корабль, вон уже паруса вверх пошли… А мы тут задержим малость.

Залешанин отступил на сходни, крикнул оттуда:

— Но вы-то выкрутитесь?

— Авось, — ответил Садко весело. — Не в таких делах бывали!

Хозяину корабля Рагдай показал перстень великого князя, для убедительности добавил кошель с золотом, наказы князя должны выполняться в охотку, и корабль в открытом море свернул, потом свернул еще и еще, запутывая погоню, а когда после недолгого плавания показался скалистый берег, Залешанин уже понял с холодком в сердце, что высадят их в самом поганом месте.

Хозяин сказал напряженно:

— Как только песок заскрипит под днищем, сразу за борт!..

— Зачем такая спешка? — спросил Залешанин сердито. — Не блох ловишь! Двое таких героев тебе честь ока­зали…

— Волна, — коротко бросил хозяин. — Если уйдет, никакие герои корабль не вытащат. Хотя, конечно, попробуем. У тебя вон какая шея здоровая…

Залешанин спешно побежал собирать вещи.

Море поднималось, надвигалось на берег. С каждой волной вода продвигалась дальше, поднималась, наконец начала переливаться через узкую щель в прибрежных скалах. Хозяин, напряженный как тетива, едва не вываливался за борт, наконец махнул рукой:

— Давай!

Шелестнул парус, корабль понесло вперед. Правый борт отвратительно скрежетнул по камню, впереди открылась каменистая равнина. Рагдай успокаивал коня, гладил по бархатным ноздрям. Работники суетились как муравьи в разворошенном мурашнике, кричали сорванными голосами.

Залешанин ошалел от крика, спешки, в которой мало что разумел, и, лишь когда ощутил под ногами твердь, мокрый и с клочьями пены на ушах, перевел малость дух. Рядом выводил на берег коней Рагдай, собранный и спокойный.

— Не ушибся? — спросил он ровным голосом.

— Пошел ты! Я ж не рыба, чтоб вот так…

Волна догнала, ударила под колени. Залешанин рухнул на спину, барахтался, захлебываясь, а когда поднялся, первое, что увидел, был корабль, который подхватила последняя высокая волна и вынесла через узкую щель обратно в море. А далеко-далеко, на самом виднокрае, виднелись белые паруса трех кораблей.

— Не догонят, — хладнокровно заметил Рагдай. — У нашего не корабль, а летающая рыба… Но нам придется тоже отрастить крылья.

Залешанин выбрался, вода хлестала даже из ушей, прохрипел:

— Думаешь, рискнут высадиться здесь?

— Вряд ли. Но перехватить нас еще можно.

Залешанин с проклятиями вскарабкался в мокрое седло. Вода стекала широкими струями. Откуда столько, словно все море захватил с собой, а Рагдай, сухой, как корка прошлогоднего хлеба, рассматривал его с брезгливой жалостью.

— Да едем уже, — огрызнулся Залешанин. — Едем, не видишь?

Навстречу дул слабый ветер, от которого во рту стало так сухо, что язык царапал нёбо и десны. В груди першило. Залешанин чувствовал, что хотя нет иссушающего зноя, но он весь иссох, вся вода из него уходит через поры, тело скукоживается, как лист над костром.

Степь гремела под копытами. Сухие стебли лопались с хрустом, но ни грохот копыт, ни треск сухих трав не заглушали многоголосый радостный вопль мириад кузнечиков, кобылок, жуков, что верещали песни, орали, перекрикивали один другого. Им не сухо, не жарко, подумал Залешанин тоскливо и с завистью. И степь не кажется пустой…

Они мчались на горячих арабских скакунах, купленных на корабле, а на привалах словно поджидали те, кто безуспешно пытался мешать и раньше. Рагдай несколько лет не садился на коня, теперь отдался скачке с ликованием, восторгом, как мальчишка. На корабле вроде бы и не двигаешься, а тут земля мелькает под копытами, впереди стремительно вырастает подлесок, бросается навстречу, расступается и пропадает сзади, а впереди все новое, внезапное…

— Это что, — крикнул Рагдай на скаку, — в старину, говорят, люди вовсе на Змеях летали!

— Брешут, — откликнулся Залешанин.

— Что?

— Брешут, говорю. Старикам да не приврать? Мол, в их времена горами двигали, а придет молодежь, что всемером одну соломинку будут поднимать… Ты вот и сейчас соломину не поднимешь.

Ветер срывал слова с губ и уносил, оба слышали только обрывки и понимали друг друга больше по крикам, взмахам руки, взглядам.

Однажды, когда скакали в ночи, полыхнуло внезапное зарево. Воздух колыхнулся от глухого раздраженного рева. Дрогнула земля, а кони прижали уши. Залешанин чувствовал, как могучий жеребец, любитель подраться с другими жеребцами, дрожит под ним, как трусливый щенок. Даже в бою он бил врага копытами и рвал зубами, а здесь…

— Что там? — спросил он тревожно.

Над темными вершинками деревьев поднялось багровое облако, словно там внезапно взметнулся гигантский костер-крада. Рев повторился, уже тише, ворчливее. Вдогонку за расплывающимся первым облаком поднялось еще, поменьше, но ярое, пурпурное, осветившее вершинки старых дубов, что сейчас казались только красными.

Рагдай, оторвавшись от сладких дум, поморщился:

— Змей.

— Змей? Чего он там?

— А чего ему там не быть? — огрызнулся Рагдай.

— Ну, ежели Змей Горыныч, то должен в горах… Да и норы лучше в горах копать…

— Брось, — отмахнулся Рагдай. — То ли клад особый сторожит, то ли еще чего… Будет время, сходи узнай. Пока другие не опередили. А сейчас не мешай.

Он углубился в думы, но Залешанин видел по лицу витязя, что не о славе грезит, не о богатой добыче, а о женских руках, что обхватят ему шею, снимут шлем, вытрут пот со лба… Вон глаза стали такие, что, сними с него сейчас все, не заметит, в киевские ворота въедет голым…

Кони неслись мимо высоких скал, дорожка тянулась каменистая, по другую сторону вместо скал громадились массивные округлые камни, словно гигантская рыба проглотила их и долго слюнявила во рту, сглаживая острые края, наконец выплюнула — гладкие, блестящие, обкатанные.

Над одним из таких камней поднималось лиловое облако. Воздух струился волнами, подрагивал, будто от камня поднималось тепло. Рагдай перехватил взгляд Залешанина, отмахнулся:

— Под тем камнем меч-кладенец или еще что… Не бери в голову.

— Чо?

— Камень все равно не подымешь, а пуп порвешь.

Кони неслись резво, поворот отгородил от гряды валунов, Залешанин запоздало подумал, что можно бы и попытаться, вдруг да поднял бы. Зачарованный меч! Было бы чем хвастаться…