Княжий пир - Никитин Юрий Александрович

Владимир нетерпеливо отмахнулся:

— Ладно, я не за этим пришел. Договориться хочу.

— Договориться? — удивился парень. Владимир видел, как в запавших глазах вспыхнула надежда, но голос все еще держал насмешливым. — Неужто поменяться со мной решил?

— Поменялся бы, да не разорваться мне… Я бы тебя лучше повесил, но мне нужен человек, который съездил бы по одному важному делу. Очень важному! А волхв указал на тебя.

Парень смотрел во все глаза. Насмешливое выражение медленно уступало недоумевающему.

— Я? Но я ж сбегу по дороге!

— А если слово дашь?

— Слово?.. Гм… А с чего я стану его держать?

Владимир развел руками:

— В самом деле, с чего… Но волхв говорит, что ты всегда держал.

— Всегда, — проворчал парень. — То по мелочи… А когда на кону жизнь… А что за поручение?

Владимир покачал головой:

— Нет, сперва скажи, согласен или нет. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал. Только я и ты. Если дознается кто-то третий, о том дознается белый свет… Хотя что это я? Совсем одурел от вина. Ты ведь отсюда просто не выйдешь, вор. Сперва вырвут язык, а на кол потащат уже потом…

Парень тряхнул головой:

— Княже! Понятно же, что согласен. Только свистни. Что нужно своровать, только кивни. Ты ж своровать меня хочешь снарядить, не на Змея ж с булавой, который девок ворует?

— Куда тебе супротив Змея, — бросил Владимир с отвращением. — Конечно, на воровство подлое… Никто из витязей рук марать не захочет. Но чтобы ты сразу не дал деру, я для тебя буду держать пряник…

— Ты ж сказал, что довольно слова!

— Да так, на всякий случай.

Владимир видел, что вор ни на миг не заколебался, выполнять ли волю великого князя. Сразу же за воротами — в темный лес, а там снова кистенем по головам честному люду, потрошить их кошели.

— Ежели все выполнишь, то получишь прощение… — Он видел по лицу разбойника, что тому княжеское прощение до одного места, добавил: — И еще… боярская дочь, у окна которой тебя изловили, станет твоей женой. Сам сватом буду.

На этот раз глаза разбойника вспыхнули, на скулах выступили пятна… Владимир не подал виду, повторил равнодушно, как о деле решенном:

— Я сам твоим сватом буду.

— Врешь, княже.

— Слово, — сказал Владимир. — А я своим словом тоже не бросаюсь.

Разбойник поднялся, гремя цепями. Владимир невольно отступил, вор на полголовы выше, могуч, чувствуется сила непомерная. Как только и взяли такого, не иначе как опоили или зелья подсыпали. А то и бабка морок навела.

— Говори, что я должен сделать?

Владимир отмахнулся, пошел к двери:

— Сперва цепи снимут. Поговорим в моей палате.

Когда его привели, Владимир нахмурился против воли, а кулаки сами сжались до скрипа кожи на костяшках. Разбойник вошел в его палату, словно делал сопливому князьку великое одолжение. Глаза дерзкие, словно это его хоромы, а весь остальной люд вместе с князьком лишь челядь неумытая.

— Садись, — буркнул Владимир, он указал на накрытый стол: — Ешь, пей. Сперва еда, разговор после.

Стражи остались было по эту сторону двери, мол, с таким бугаем в случае чего князю не совладать, но Владимир нетерпеливым движением бровей вымел в коридор. Разбойник силен, кто спорит, но бойцовских ухваток не знает, а он, Владимир, троих таких бычков завалит, буде надобность сыщется.

Разбойник уверенно перенес ноги через лавку, глаза оценивающе пробежали по столу. Ноздри подергивались, спросил неожиданно:

— Вино фалернское?

— Греческое, — ответил Владимир сухо. — А фалернское или хиосское… А ты и вина чужие крал?

— Крал не крал, но пробовал, — ответил разбойник с напускной скромностью.

Его пальцы уже разрывали жареного гуся, коричневая корочка хрустела, из-под нее вырывался пар, пальцы обжигало горячее мясо, истекающее соком. Владимир, что решил было не есть, сглотнул слюну, сердито оторвал гусиную ногу.

В молчании ели, запивали, кубки были полны, а в дальнем конце стола ждали еще три кувшина с вином из Царьграда. Разбойник ел неспешно, хотя за время в срубе исхудал, кожа на скулах натянулась, ключицы торчат, хотя видно, какие толстые, что бычьи кости…

Когда голодный огонек в глазах разбойника потух, Владимир сказал, едва сдерживаясь:

— Жрешь, как красная девица! Двумя пальчиками, волокна отщипываешь… Разве воины так едят?

— А я не твой дружинник, — ответил разбойник хладнокровно. — Говори, чего тебе своровать? А то пошли тех, кто ест как надо.

В голову Владимира ударила горячая тяжелая волна. Едва удержался, чтобы не въехать кулаком в нагло ухмыляющуюся рожу мерзавца.

— Ладно, — выдохнул он сквозь зубы. — Мое слово крепкое… Вернешься со щитом — получишь прощение, удел, дочь боярина Твердожита.

— А если на щите? — ухмыльнулся разбойник.

— Ты мне знанием древних умностей не щеголяй, — предостерег Владимир. — Про щит я не для красивости речи. Мне нужен настоящий щит! Тот самый, который Вещий Олег прибил на врата Царьграда.

Кубок едва не выпал из рук разбойника. Глаза не оставляли лицо князя, а когда убедился, что князь не шутит, спросил недоумевающе:

— И что же… тот щит там все еще… висит?

— Висит.

— А… зачем?

— Не для красоты же, — отмахнулся Владимир. — Ты смерд, а не воин, куда тебе знать… Когда заключаешь мирный договор, то по обычаю прибиваешь свой щит на врата града, с которым воевал. Как бы берешь и его под защиту. Князь Олег получил от Царьграда богатый выкуп, греки обязались платить нам дань… и по сей день платят, а мы за это помогаем Царьграду войском. За отдельную плату, конечно… Мой дед пытался поднарушить уговор, ходил с дружиной, чтобы греки увеличили выплату, но то ли в самом деле ихние маги наслали страшную бурю, что перетопила ладьи Игоря, то ли что-то еще… Греки верят, что этот щит Олега хранит их город. Даже если это не так, все равно щит надо снять и увезти. В Царьграде сразу падут духом.

Разбойник молчал, челюсти его двигались все медленнее. Пальцы блестели от жира, но забыл облизываться и вытирать о скатерть. В палате повисло тяжелое молчание. Когда он поднял глаза, Владимир понял, что разбойник мог заподозрить, что за похищением щита стоит нечто большее, чем попытка увеличить дань с Царьграда.

— Щит, — сказал разбойник медленно, он полузакрыл глаза. — Щит на городских вратах… А те наверняка повыше, чем Ляшские или Жидовские… И охрана там не спит, как твои вои, что в соплях путаются, левую руку от правой ноги не отличают. Но все же мне только веревку покрепче да ночку безлунную — и щит у меня! Если только не пропью по дороге, не обменяю на глиняную свистульку…