Искры гаснущих жил - Демина Карина

— Я… соврала бы, сказав, что нет. Но и соврала бы, сказав, что любит…

…любит или нет.

Старая игра на лепестках ромашки.

Сверр, который лежит, раскинув руки. И Кэри голову устроила на его животе. В животе раздается урчание, а значит, пора домой, там, небось, к обеду ждут, но вставать не хочется. Ромашек еще осталось дюжины полторы…

— Любит, не любит… — белые лепестки подхватывал ветер, рассыпая по зеленым травяным космам. — Плюнет…

Сверр фыркает, когда на кончик его носа опускается лепесток.

— …поцелует… — Кэри обрывает два сразу, так не честно, но если играть по правилам, то получится, что ее не любят.

Или плюнут.

Уже которую ромашку подряд. Обидно!

— На кого гадаешь? — Сверр приоткрыл глаз и, дотянувшись, поймал косу за кончик.

— Ни на кого. Так просто.

Он не поверил, а Кэри стало стыдно: не хорошо врать родному брату. И Сверр, словно подслушав ее мысли, за косу дернул, сказал:

— Признавайся…

Ромашка закончилась, но Кэри поймала следующий цветок. Нет, ей было жаль их, желтые солнца в белых коронах лепестков, однако… она ведь должна знать, любят ли ее.

— Хротгар…

— Это который рыжий? — Сверр наматывал кончик косы на палец.

— Прекрати! И он не рыжий!

— Рыжий!

Золотой, особенно, если на солнце смотреть, и веснушки ему идут. Он старше Кэри на целых два года и, конечно, в упор ее не замечает. У них со Сверром свои дела, наверняка, важные, и Кэри не хочет мешать, она издали наблюдает…

— Рыжий… — задумчиво повторяет Сверр, косу отпуская. — Идем.

Он перекатывается на бок и подает Кэри руку. Пальцы его стискивают запястье.

— Ты что? Отпусти!

— Неа, — Сверр сдувает с носа лепесток. — Не отпущу… ты моя и только…

Тем же вечером он пробирается в комнату Кэри, зажимая распухший нос. Лоб его украшала глубокая ссадина, а левый глаз и вовсе заплыл.

— Из-за него все, — буркнул Сверр, привычно забираясь в постель. Он потянул одеяло и холодная ступня коснулась ноги Кэри.

— Из-за кого?

Ей было жаль брата, которому наверняка больно. И Кэри, убрав со лба длинную белую прядь, подула на ссадину.

— Рыжего твоего… я спросил, что он о тебе думает.

— А он?

— Он сказал, что думает, что ты уродка.

Губа Кэри задрожала.

— Неправда.

— И я сказал, что неправда, — согласился Сверр, вытягиваясь. Он обнял Кэри и прижал к себе. — И мы подрались. Я его побил.

Он произнес это с огромным удовлетворением, и Кэри вздохнула:

— Врешь ты все…

— Что побил?

— Нет, что он… такое сказал.

— Вру, — Сверр фыркнул. — Я его просто побил.

— Зачем?

— Затем, что ты моя и ничья больше, ясно?

Он ущипнул Кэри, и та, разозлившись, толкнула Сверра локтем.

— Уходи.

— Нет, — он вцепился в одеяло. — Или… ты любишь его больше, чем меня?

Светлые глаза потемнели от обиды.

Больше?

Кэри задумалась… Хротгар ей нравился, конечно. Он был милым и забавным, и однажды нарвал для нее целый букет одуванчиков, но…

— Тебя, — решительно сказала она, обнимая брата. — Я люблю тебя много больше, чем его… чем всех.

И Сверр улыбнулся.

— Я никому тебя не отдам, — он прошептал это на ухо и обнял Кэри так, что ей стало тяжело дышать. — Слышишь? Никому…

…это было еще любовью?

Или уже безумием?

И как понять, где заканчивается одно и начинается другое?

Кэри вздохнула и словно невзначай провела пальцами по медальону, что спрятался под тонкой шерстью. Он делался не для Кэри?

Пускай.

Но теперь принадлежит ей. И уступать его она не собирается.

Ни его, ни мужа.

Настроение сразу стало лучше.

— Вот и чему ты улыбаешься? — Грай все еще дулась, но живая натура ее не позволяла слишком долго печалиться. И теперь Грай ерзала, разрываясь между обидой — все-таки окружающие не спешили проникнуться прогрессивными взглядами Грай — и желанием поделиться очередной сплетней.

— Представляете, — она наклонилась и понизила голос, заставив кузин податься вперед. — В городе взрывы были!

— Я читала, — шоколад оставил горькое послевкусие.

— Писали, что взорвалось само! А на самом деле… — Грай покосилась на тетушку. — На самом деле…