Мужчины не ее жизни - Ирвинг Джон

К тому времени, когда Харри прилетел в Цюрих, фрау Мессерли все еще пребывала в неведении относительно причин хранения мужем фотографий обнаженных женщин, которые она передала своему адвокату, занимающемуся разводом. Ни она, ни адвокат не знали, что это фотографии мертвых проституток — их интересовало только то, что женщины были обнаженные.

Харри в кабинете Эрнста Хехта без труда узнал фотографию Рои, а Хехт легко опознал убитую бразильскую проститутку из района Лангштрассе. Обоих полицейских удивило, что кроме этих двух было еще с полдюжины других фотографий.

Schweizer Elektronik- und Sicherheitssystem отправляла Урса Мессерли в командировки по всей Европе; он убивал проституток во Франкфурте и в Брюсселе, в Гамбурге и Гааге, в Вене и Антверпене. Ему не всегда удавалось убивать их с такой легкостью, как в Амстердаме, как не всегда он освещал их одним и тем же светильником из своего портфеля, но он всегда укладывал своих убитых девушек одинаково: на бок, с закрытыми глазами, с подтянутыми к груди коленями — этакая невинная поза маленькой девочки, почему жене Мессерли (и адвокату его жены) и в голову не приходило, что обнаженные женщины мертвы.

— Вы должны поблагодарить вашего свидетеля, — сказал Эрнст Хехт, глядя на Харри. Они ехали в Universitдtsspital, чтобы увидеть Урса Мессерли, пока тот не умер. — Мессерли уже во всем признался.

— Непременно поблагодарю, — сказал Харри. — Когда найду.

Урс Мессерли в точности соответствовал описанию таинственного свидетеля: он хорошо говорил по-английски, но с немецким акцентом. Харри предпочел говорить с Мессерли по-английски, в особенности еще и потому, что Эрнст Хехт тоже прекрасно владел этим языком.

— В Амстердаме на Бергстрат… — начал Харри. — У нее были каштановые волосы и хорошая фигура для женщины ее лет, но довольно маленькие груди…

— Да, да — я знаю! — прервал его Урс Мессерли.

Медицинской сестре пришлось снять с Мессерли кислородную маску, чтобы он мог говорить; прежде чем сестра снова надела на него маску, он открыл рот, хватая воздух и производя всасывающий звук.

Он посерел еще больше с того времени, когда Рут видела его и уподобила кроту; теперь его кожа обрела пепельный цвет. Увеличенные дыхательные пути в легких производили собственные звуки, отдельные от его рваного дыхания; впечатление возникало такое, будто вы слышали, как отрываются поврежденные ткани, выстилающие стенки дыхательных путей.

— В Амстердаме вас видел свидетель, — сказал убийце Харри. — Не думаю, что вы ее разглядели.

На мгновение рудиментарные глазки раскрылись шире, словно крот обрел зрение. Сестра сняла кислородную маску.

— Да, да — я слышал ее! Кто-то там был! — выдохнул Урс Мессерли. — Она произвела какой-то тихий звук. Я почти слышал ее.

Приступ кашля потряс его. Сестре снова пришлось надеть на него маску.

— Она была в стенном шкафу, — сказал Харри. — Все туфли были повернуты носками наружу, и она стояла среди этих туфель. Вы могли бы увидеть ее щиколотки, если бы пригляделись.

Урса Мессерли невыразимо опечалило это известие, словно ему доставила бы удовольствие по крайней мере встреча со свидетельницей — если не ее убийство.

Это случилось в апреле 91-го года, шесть месяцев спустя после убийства Рои и год спустя после того, как Харри Хукстра чуть не съездил с Долорес де Рёйтер в Париж. В тот вечер в Цюрихе Харри жалел, что не съездил с Рои в Париж. Ему не обязательно было проводить ночь в Цюрихе, он мог бы в конце того же дня вернуться в Амстердам, но ему хотя бы раз захотелось сделать что-нибудь из того, о чем он только читал в своих путеводителях.

Он отказался от приглашения на обед Эрнста Хехта. Думая о Рои, он не чувствовал себя в полном одиночестве. Он даже выбрал отель, который мог бы понравиться Рои. Хотя это был и не самый дорогой отель в Цюрихе, для полицейского он был далеко не дешев. Но Харри так мало путешествовал, что накопил достаточно денег. Он не ждал, что Второй полицейский участок заплатит за его номер в отеле «Цум шторхен» даже за одну ночь, тем не менее ему хотелось остановиться именно здесь. Это был романтический отель на берегу Лиммата, и Харри выбрал номер с видом на залитую светом Rathouse[41] за рекой.

Харри угостил себя обедом в «Кроненхалле» за Лимматом. Там обедали Томас Манн и Джеймс Джойс. Там были два обеденных зала с подлинниками Клее, Шагала, Матисса, Миро, Пикассо. Рои это было бы безразлично, но ей понравилось бы Bьndnerfleisch[42] и паштет из телячьей печени с Rцsti[43].

Харри обычно не пил ничего крепче пива, но тем вечером в «Кроненхалле» он в одиночестве выпил четыре пива и бутылку красного вина. Он был пьян, когда вернулся в свой номер в отеле. Он заснул, не сняв туфель, и только телефонный звонок от Нико Янсена заставил его проснуться и раздеться как полагается.

— Ну, так расскажи, — сказал Янсен. — Дело закрыто, да?

— Я пьян, Нико, — ответил Харри. — Я спал.

— Все равно расскажи, — потребовал Нико Янсен. — Этот ублюдок убил восемь шлюх — по одной в разных городах, так?

— Так. Он умрет через две-три недели — так мне сказал его доктор, — ответил Харри. — У него инфекция легких. У него в течение пятнадцати лет была эмфизема. Он говорит вроде как астматик.

— У тебя веселый голос, — сказал Янсен.

— Я пьян, — повторил Харри.

— Похоже, ты напился от радости, Харри, — сказал ему Нико. — Так дело закрыто, да?

— Все, кроме свидетеля, — сказал Харри Хукстра.

— Опять ты со своим свидетелем, — сказал Янсен. — Оставь ты ее в покое. Она нам больше не нужна.

— Но я видел ее, — сказал Харри.

Только теперь, сказав об этом, он понял, что не может выкинуть ее из головы именно потому, что видел ее. Что она там делала? Харри подумал, что она оказалась отличным свидетелем, видимо даже не подозревая об этом. Но Нико Ян-сену он только сказал:

— Я просто хочу поблагодарить ее.

— Господи Иисусе, ты и в самом деле пьян! — сказал ему Янсен.

Харри попытался читать в кровати, но скоро выяснилось, что он слишком уж пьян, чтобы понимать, что читает. Роман, который был более или менее приличным чтивом для самолета, оказался чересчур сложен, чтобы читать его в пьяном виде. Это был новый, четвертый, роман Алис Сомерсет, ставший последним в серии о Маргарет Макдермид и называвшийся «Макдермид, на покое».

Несмотря на свое обычное презрение к детективным романам, Харри Хукстра был большим поклонником этой престарелой канадской писательницы. (Хотя Эдди О'Хара никогда бы не назвал семидесятидвухлетнюю женщину «престарелой», именно столько лет и было Алис Сомерсет, она же Марион Коул, в апреле 91-го года.)

Харри нравились так называемые «романы тайны» с Маргарет Макдермид, потому что, по его мнению, детектив из отдела по розыску пропавших лиц обладала меланхолическим характером, свойственным полицейским. И потом, романы Алис Сомерсет на самом деле не были «романами тайны», это были психологические исследования одинокой женщины-полицейского. Харри эти романы убедительно демонстрировали воздействие пропавших на сержанта Макдермид — имелись в виду, конечно, те пропавшие, которых детектив так и не могла найти.

Хотя в то время Харри до пенсии оставалось еще как минимум четыре с половиной года, чтение о женщине-полицейском, ушедшей на пенсию, не способствовало улучшению его настроения, в особенности еще и потому, что суть романа состояла в том, что, даже уйдя на пенсию, сержант Макдермид продолжала думать как полицейский.

Она становится пленницей тех фотографий навсегда исчезнувших американских мальчиков. Она не может заставить себя уничтожить эти фотографии, хотя и знает, что мальчики никогда не будут найдены.

«Она надеялась, что когда-нибудь ей достанет мужества уничтожить их». (Так заканчивался роман.)

«Она надеялась? — подумал Харри. — Только и всего? Всего лишь надеялась? Черт! Что это еще за концовка?»

Абсолютно угнетенный и так и не уснувший, Харри посмотрел на фотографию автора. Его раздражало, что ни по одной книге невозможно было понять, как выглядит Алис Сомерсет. Да и как поймешь, когда ее лицо было постоянно повернуто в сторону и на ней всегда была шляпа? Эта шляпа просто выводила Харри из себя. Ну, хорошо, псевдоним так псевдоним, но лицо-то что она прятала, как уголовница?

А поскольку Харри не мог увидеть Алис Сомерсет, ее спрятанное лицо напоминало ему его отсутствующую свидетельницу. На ее лицо он тоже не успел толком взглянуть. Естественно, груди ее он заметил, как заметил и какую-то настороженность в ее повадке; но еще на него произвело впечатление то, что она вроде бы изучала все. Отчасти по этой причине ему и хотелось изучить ее. Харри понял, что хотел он ее увидеть еще раз не только потому, что она была свидетельницей; кто бы она ни была, он хотел увидеть эту женщину еще раз.