Мужчины не ее жизни - Ирвинг Джон

— Это деловой визит, Харри? — сказала молодая толстушка. — По твоему делу или моему?

Сержант Хукстра показал ей фото автора.

— Это она. Кто она такая? — спросила Аннеке.

— Ты уверена?

— Конечно я уверена — она это. Но зачем она тебе? У тебя уже есть убийца.

— Доброй ночи, Аннеке, — сказал Харри.

Но, выйдя на Бергстрат, он увидел, что кто-то украл его велосипед. Это маленькое разочарование хорошо вязалось с отсутствием ямайской проститутки, которой по-прежнему не было на месте. Какое это имело значение? У Харри впереди был весь завтрашний день: времени достаточно, чтобы закончить новый роман Рут Коул и купить новый велосипед.

В Амстердаме за год случалось двадцать или тридцать убийств, большинство из которых совершали иностранцы, но каждый раз, когда полиция чистила один из каналов (в поисках трупа), там находили сотни велосипедов. Кража велосипеда ничуть не обеспокоила Харри.

Около отеля «Бриан» на Сингеле в комнатах с окнами сидели девушки — никогда раньше девушек в окнах там не было. Новые «нелегалки» — но у Харри сегодня был выходной; он не стал трогать девушек, а зашел в «Бриан», чтобы попросить портье вызвать ему такси.

Пройдет год, и полиция обрушится на «нелегалок»; скоро по всему кварталу красных фонарей зазияют пустые окна. Может быть, в окнах снова будут работать нидерландки. Но к тому времени Харри уже будет на пенсии — больше это его уже не волновало.

Вернувшись в свою квартиру, Харри растопил камин. Ему не терпелось продолжить чтение романа Рут Коул. С помощью скотча сержант Хукстра прилепил фотографию Рут на стене рядом со своей кроватью. Он продолжил читать; на стенах и потолке мелькали отблески пламени; он лишь изредка поднимался с кровати, чтобы подбросить дров в камин. В мигающем свете взволнованное лицо Рут казалось Харри живее, чем на заднике ее книги. Он видел ее целенаправленную спортивную походку, ее настороженное присутствие в квартале красных фонарей, когда он следил за ней сначала с мимолетным, а потом с новым интересом. Харри вспомнил — у нее были замечательные груди.

Наконец, пять лет спустя после гибели своей приятельницы, сержант Хукстра нашел свидетеля.

Что касается четвертого и, судя по всему, последнего романа Алис Сомерсет в серии про Маргарет Макдермид — «Макдермид, на покое», — то если Харри Хукстра был разочарован концовкой, для Эдди О'Хары она стала тяжелым ударом. И дело было не только в том, что Марион написала о фотографиях своих потерянных мальчиков («Она надеялась, что когда-нибудь ей достанет мужества уничтожить их»). Еще более угнетала его обреченность ушедшего на покой детектива. Отставной сержант Макдермид оставалась перед фактом безвозвратной потери мальчиков. Марион отказывалась от попыток вдохнуть хотя бы вымышленную жизнь в смерть своих мальчиков. Судя по всему, Алис Сомерсет заканчивала свою писательскую карьеру; Эдди О'Хара воспринял «Макдермид, на покое» как заявление об уходе на покой и писателя Марион.

В то время Рут сказала Эдди: «Многие люди уходят на покой задолго до семидесяти двух».

Но с тех пор прошло уже четыре с половиной года, и осенью 95-го от Марион не было никаких известий — Алис Сомерсет так и не написала или, по крайней мере, не издала новой книги — и как Эдди, так и Рут вспоминали теперь Марион гораздо реже, чем прежде. Иногда Эдди казалось, что Рут списала мать со счетов. Но разве можно было ее за это обвинять?

Рут была, безусловно (и заслуженно), сердита — ни рождение Грэма, ни первые годы его жизни не побудили ее мать вернуться. Не увидели они Марион и после смерти Алана год назад, смерти, которая могла бы дать Марион повод выйти из небытия и принести свои соболезнования.

Хотя Алан никогда не был религиозен, он оставил очень точные и конкретные указания касательно того, что нужно делать в случае его смерти. Он хотел, чтобы его кремировали, и просил развеять его прах на кукурузном поле Кевина Мертона. У Кевина, их вермонтского соседа и хранителя дома Рут во время ее отсутствия, было замечательное холмистое поле, на которое открывался вид из главной спальни дома.

Алан не рассматривал варианта, что Кевин и его жена могут возражать против этого — поле не было собственностью Рут. Но Мертоны не возражали. Кевин философски заметил, что прах Алана пойдет на пользу полю. И еще Кевин сказал Рут, что если он когда-нибудь надумает продать ферму, то сначала продаст поле ей или Грэму. (Для Алана это было типично: он априори полагался на доброту Кевина.)

Что же касается дома в Сагапонаке, то в течение года после смерти Алана у Рут нередко возникала мысль продать его.

Гражданская панихида по Алану проводилась в помещении Нью-Йоркского общества этической культуры на Западной Шестьдесят четвертой улице. Всю организацию взяли на себя его коллеги по «Рэндом хаус». Первым выступал его товарищ-редактор — это были сочувственные воспоминания о том, как подтягивало сотрудников известного издательства присутствие в нем Алана. Потом с речами выступили четыре автора Алана; Рут среди них не было — она присутствовала здесь в качестве вдовы.

Она надела необычную для нее шляпку с еще более необычной вуалью. Вуаль испугала Грэма, и ей пришлось просить трехлетнего мальчика разрешить ей надеть эту шляпку. Вуаль казалась ей важной частью туалета, обусловленной не почтением или традицией, а желанием скрыть ее слезы.

У большинства присутствующих на похоронах и друзей, пришедших проститься с Аланом, создалось впечатление, что ребенок на протяжении всей панихиды цеплялся за мать, на самом же деле скорее мать цеплялась за него. Рут держала мальчика на коленях. Ее слезы, видимо, вызывали у него больший страх, чем реальность смерти отца — в три года его представление о смерти было очень неопределенным. После нескольких перерывов в панихиде Грэм прошептал матери: «А где папа теперь?» (В детской головке, видимо, сложилось впечатление, что его отец уехал куда-то путешествовать.)

«Все будет хорошо, детка», — шептала на протяжении всей панихиды Ханна, сидевшая рядом с Рут. Как это ни удивительно, но сия атеистическая литания оказывала на Рут благоприятно-раздражающее воздействие. Она отвлекала ее от скорби. Эти механические повторы вызывали у Рут вопрос — кого утешает Ханна: ребенка, потерявшего отца, или женщину, потерявшую мужа.

Последним слово дали Эдди О'Харе. Его не выбирали ни Рут, ни коллеги Алана.

Поскольку Алан был невысокого мнения об Эдди, не только как о писателе, но и как ораторе, Рут откровенно удивилась, когда узнала, что Алан упомянул его в своих инструкциях. Алан сам выбрал музыку и место для панихиды (последнее — за его нерелигиозную атмосферу), он категорически потребовал, чтобы не было никаких цветов (он всегда ненавидел запах цветов), и так же однозначно завещал: последнее слово на его похоронах предоставить Эдди. Алан даже предписал, что именно Эдди должен сказать.

Эдди, как и всегда, немного волновался. Он искал какое-нибудь вступление, и это свидетельствовало о том, что Алан оставил ему неполные инструкции — Алан не собирался так быстро умирать.

Эдди сказал, что в свои пятьдесят два он всего на шесть лет моложе Алана. Возрастной фактор тут очень важен, неуверенно говорил Эдди, потому что Алан оставил Эдди инструкцию прочесть определенное стихотворение — «Когда состаришься» Йейтса. Тут присутствовало одно неловкое обстоятельство, состоявшее в том, что, по мысли Алана, ко времени его смерти Рут уже будет старой женщиной. Он вполне справедливо предполагал, что с учетом восемнадцатилетней разницы в возрасте умрет раньше ее. Но, что вполне характерно для Алана, ему и в голову не приходило, что он оставит свою вдову еще молодой женщиной.

— Господи Иисусе, это мучительно, — прошептала Ханна на ухо Рут. — Эдди нужно было просто прочесть это стихотворение!

Рут, которая уже знала, что это за стихотворение, была бы рада никогда не слышать его. Оно всегда вызывало у нее слезы, даже вне контекста смерти Алана и ее вдовьего статуса. Она не сомневалась, что и теперь это стихотворение вызовет у нее слезы.

— Все будет хорошо, детка, — снова прошептала Ханна, когда Эдди наконец прочел стихотворение Йейтса.

Вполне понятно, что все присутствующие решили: Рут плачет так горько, потому что очень любила своего мужа. Она и в самом деле любила мужа или, по крайней мере, научилась его любить. Но еще больше Рут любила свою жизнь с ним. И хотя она переживала за Грэма, лишившегося отца, но, по крайней мере, это случилось в таком возрасте, когда смерть не оставит на нем неизгладимого следа. Пройдет время, и Грэм даже не будет помнить Алана.