Мужчины не ее жизни - Ирвинг Джон

Во втором романе Рут — «Перед падением Сайгона» (1985) — так называемые «Рут» и «Ханна» делят общую комнату в Мидлбери во время Вьетнамской войны. «Ханна», воплощение храбрости, заключает сделку со своим любовником: она выйдет за него замуж и родит ребенка, и таким образом по окончании колледжа, когда перестанет действовать его студенческая отсрочка от призыва, он будет защищен от отправки на войну своим новым статусом — 3А: состоит в браке и имеет ребенка. Она заставляет его поклясться, что, если их брак будет неудачным, он с ней разведется на ее условиях. (Ребенок остается у нее, он платит ей алименты.) Но проблема состоит в том, что она никак не может забеременеть.

— Как ты можешь называть ее «Ханной»? — постоянно спрашивала Рут у Ханны. — Ведь ты училась в колледже, все время стараясь не забеременеть, но при этом беременея по десять раз на день!

На это Ханна отвечала, что «склонность к риску» — это исключительно ее черта.

В романе женщина, которая не может забеременеть («Ханна»), заключает новую сделку — на этот раз с соседкой по комнате («Рут»). «Ханна» убеждает «Рут» заняться сексом с любовником «Ханны» и забеременеть от него; сделка состоит в том, что соседка по комнате («Рут») должна выйти замуж за любовника «Ханны» и таким образом освободить его от отправки во Вьетнам. Когда война (или призыв) закончится, обязательная соседка по комнате, которая до этого жуткого происшествия была девственницей, должна развестись с любовником «Ханны», который тут же женится на «Ханне», и они вместе будут воспитывать ребенка ее товарки.

Как Ханна могла видеть в товарке-девственнице «образ Рут», если та на протяжении всей учебы в колледже так и оставалась девственницей — и уж точно никоим образом не беременела от любовника Ханны?! (И Ханна Грант была единственной из подружек Рут, знавшей, как и когда Рут потеряла-таки девственность, но это совсем другая история.) Но Ханна сказала, что «тревоги соседки по комнате в связи с возможной потерей девственности» — это типичные тревоги Рут.

В романе «Рут», естественно, презирает любовника своей товарки, и их единственный сексуальный контакт наносит ей психологическую травму; а любовник, напротив, влюбляется в соседку своей подружки и отказывается разводиться с ней, когда заканчивается Вьетнамская война.

Фоном, на котором разворачиваются события романа, является падение Сайгона в апреле 1975 года, когда подруга (которая соглашается родить ребенка от любовника своей подружки) понимает, что не может отдать ребенка. Несмотря на неприязнь к отцу ребенка, она соглашается на общую опеку над ребенком после развода. «Ханна», которая была инициатором альянса между своим любовником и своей лучшей подругой, теряет и любовника, и ребенка, не говоря уже о дружбе с бывшей соседкой по комнате.

Это сексуальный фарс, но с горькими последствиями, и его комические стороны уравновешиваются драматическим разрывом между персонажами. Этот разрыв как будто в микрокосме отражает ситуацию в стране, расколотой Вьетнамской войной и (для молодых людей поколения Рут) вопросом о том, как быть с призывом. Один из критиков-мужчин так написал о романе: «Оригинальный женский подход к уклонению от призыва».

Ханна рассказала Рут, что иногда спала с этим критиком, а еще ей случайно известна история того, как отклонялся от призыва он. Этот человек заявил, что получил психологическую травму после сексуального опыта с матерью. Его мать подтвердила заявление сына, и вообще эта ложь первой пришла в голову его матери. Успешно уклонившись таким образом от призыва, этот человек в конечном счете таки переспал со своей матерью.

— Я думаю, он понимает толк в «оригинальных подходах» и может оценить таковой, когда с ним сталкивается, — сказала Рут. Ханна негодовала, что Рут не ополчалась против отрицательных рецензий с таким ожесточением, с каким ополчалась против них сама Ханна. — Рецензии — это бесплатная реклама, — любила повторять Рут. — Даже плохие рецензии.

О международном статусе и популярности Рут свидетельствовало и то, что в тех странах, где ее публиковали, два перевода третьего и последнего романа выходили одновременно с английским и американским изданиями — настолько велико было нетерпение читателей.

После чтений в «Уай» Рут должна была провести неделю в Нью-Йорке, где она дала согласие на несколько интервью и связанную с этим рекламу, потом она на день или два отправлялась к отцу в Сагапонак, а оттуда — в Германию на Франкфуртскую книжную ярмарку. (После Франкфурта и мероприятий по продвижению на рынок немецкого издания она должна была отправиться в Амстердам, где только-только вышел нидерландский перевод ее романа.)

Рут редко посещала отца в Сагапонаке, но этой встречи с ним она ожидала с нетерпением. Она знала, что ей предстоит немного сквоша в сарае, много споров (практически обо всем) и даже небольшой отдых. Ханна обещала поехать с ней в Сагапонак. Рут никогда не любила оставаться с отцом наедине, и если она приезжала с кем-нибудь (пусть и с одним из своих редких, но всегда неудачно выбранных любовников), то по крайней мере часть отцовского внимания ее спутник забирал на себя.

Но Ханна флиртовала с ее отцом, что злило Рут. А отец Рут, который не знал других способов обращения с женщинами, флиртовал с Ханной.

Именно Ханне выдала Рут свою вульгарную сентенцию относительно привлекательности его отца для женщин; Рут сказала тогда: «Ты просто слышишь, как женские трусики соскальзывают на пол».

Познакомившись с Тедом Коулом, Ханна сказала Рут:

— Что это за звук? Ты не слышишь?

Рут редко предчувствовала шутку, она обычно думала, что с ней говорят вполне серьезно.

— Какой звук? Нет, я ничего не слышу, — ответила Рут, оглядываясь.

— Ой, это мои трусики сползают на пол, — сказала Ханна.

Эта шутка стала их условным кодом.

Если Рут нравился очередной любовник Ханны, которому та ее представляла, то Рут спрашивала Ханну: «Ты слышишь этот звук?» Если же этот любовник не вызывал у Рут никакого интереса, как оно и случалось чаще всего, то она говорила: «Я ничего не слышу. А ты?»

Рут не любила представлять своих любовников Ханне, потому что Ханна всегда говорила: «Ой, что за грохот?! Боже мой, мне показалось, будто что-то мокрое шмякнулось о землю, или это игра воображения?» («Мокрое» в словаре Ханны означало сексуальное желание — это восходило еще к их экзетерским дням.) Рут обычно не гордилась своими любовниками и никого не хотела с ними знакомить. К тому же любовники в жизни Рут не задерживались надолго, и Ханне просто не приходилось с ними встречаться.

И тем не менее Рут, сидя сейчас на стуле и снося не только взгляды рабочего сцены, очарованного ее грудью, но и вымученную речь Эдди (бедняга Эдди теперь завяз в ее втором романе), снова с раздражением подумала о Ханне, которая опаздывала на ее чтения или вообще проигнорировала их.

Они не только с большим воодушевлением говорили о предстоящей встрече с Эдди О'Харой; Рут еще и очень хотелось познакомить Ханну с нынешним своим бойфрендом. Раз в кои веки Рут нужно было выслушать мнение Ханны. Столько раз Рут хотелось, чтобы Ханна попридержала свое мнение при себе.

«И вот теперь, когда она мне нужна, где она шляется?» — недоумевала Рут.

Наверняка трахается до умопомрачения, как сказала бы Ханна… так, по крайней мере, представлялось Рут.

Она глубоко вздохнула, отдавая себе отчет в том, как поднялись и опустились ее груди, и ощущая на них восторженный взгляд идиота рабочего. Она могла бы услышать и плотоядный вздох молодого человека, если бы не монотонный голос Эдди. Рут от скуки поймала взгляд молодого рабочего сцены и выдерживала его, пока парень не отвернулся. У него были прозрачная козлиная полубородка и усики — словно сажей по верхней губе мазнули.

Рут подумала: «Я и то могла бы отрастить получше, если бы не выщипывалась».

Она вздохнула еще раз, подзадоривая сладострастника снова взглянуть на ее груди, но неприятный молодой человек внезапно устыдился своей бесцеремонности и перестал пожирать ее взглядом. Поэтому Рут предприняла напряженную попытку пожрать взглядом его. Скоро она потеряла интерес к этому занятию. Джинсы у него были разодраны на одном колене, видимо, в этой паре он и предпочитал выходить в свет. На груди его темно-коричневой водолазки осталось жирное пятно, судя по всему от пищи; водолазка была растянута и на локтях отвисала пузырями размером с теннисный мяч.

Но как только Рут вернулась мыслями к предстоящим ей чтениям, в ту самую секунду, когда она открыла свой новый роман на странице, выбранной ею для чтения, похотливый взгляд рабочего сцены снова прилип к ее неимоверным грудям. У Рут еще раньше возникло впечатление, что у парня странные глаза: настороженные, но удивленные, немного похожие на собачьи — он смотрел с рабской преданностью и словно был готов вот-вот завилять хвостом.