Полшага до мечты - Лазарева Ирина

— «Высоко-высоко летели лебеди, так что первый корабль, который они увидели, показался плавающей на воде чайкой. В небе позади них стояло большое облако — настоящая гора! — и на нем Элиза увидела гигантские тени одиннадцати лебедей и свою собственную»…

Аня не заметила, как уснула сама. Тёмку, видимо, сон сморил еще раньше, иначе он подхватил бы нить повествования и продолжал бы шпарить текст наизусть, но в детской воцарилась тишина, неярко горела настольная лампа на прикроватной тумбочке. Аня беспокоилась во сне, что свет мешает, надо бы протянуть руку и выключить лампу, но оказалось, что это вовсе не свет лампы, а закатное солнце, висящее над морем. Тишина наполнилась шумом крыльев. В лицо пахнуло свежим ветром. Она была Элизой и летела в небесах с лебединой стаей, но не в сетке, как это было в сказке, а сидела на спине у старшего братца-лебедя, руки ее утопали в белоснежных перьях, и каждое перышко трепетало на ветру. Она видела перед собой вытянутую как стрела шею лебедя и красный клюв, устремленный к намеченной цели, рядом летели остальные братья, равномерно взмахивая могучими крыльями. Лебединые тени скользили по розовым облакам, а внизу было море, необъятное, пронзительно синее, по морю ходили пенные буруны волн и корабль величиной с чайку. Аня радостно вдыхала всей грудью резкий чистый ветер. Непередаваемый восторг объял ее душу.

— Братья! — закричала она и раскинула руки навстречу облакам. — Родные мои! Как хорошо! Как я счастлива!.. — и проснулась.

Некоторое время она лежала неподвижно, все еще находясь во власти сна, еще переживая очарование полета, наконец нехотя вернулась к действительности. В руках у нее была открытая книга сказок Андерсена. Аня медленно перевернула страницу. Вот они — Элиза и одиннадцать братьев, уже в человеческом облике, у младшего вместо одной руки крыло — не успела сестра закончить плести последнюю рубашку. Элизу обнимает могущественный король, а братья смотрят в небо. В небо…Заклятье снято, путь в небеса закрыт…Она вдруг заплакала, горько, отчаянно, как будто потеряла что-то очень дорогое.

С утра заявился Константин, громадный, молчаливый, бесстрастный, одетый в строгий костюм — настоящий телохранитель, хотя Виктор отрекомендовал его, как сотрудника фирмы.

— Если позволите, я поведу машину, — сказал Костя.

Аня не возражала. Виктор, как всегда, все предусмотрел: в нынешних разбросанных чувствах Ане лучше не сидеть за рулем.

Дача, принадлежащая семье Половцевых (мать Ани, вторично выйдя замуж, взяла фамилию мужа), находилась в шестидесяти километрах от Москвы в живописном месте, у небольшого лесного озера, где можно было купаться в особо жаркие дни. Сегодня, во вторник, Елизавета Михайловна была дома одна, во всяком случае — первую половину дня. Савелию Николаевичу перевалило за шестьдесят, но на пенсию он выходить не собирался. Как один из ведущих хирургов клиники, он неплохо зарабатывал, работа приносила ему в какой-то мере моральное удовлетворение и ощущение своей значимости. Он любил подчеркнуть при случае, как его ценят и уважают сотрудники и пациенты; главный темой разговоров были блестяще проведенные им операции, которые он описывал во всех подробностях, так что уже Елизавета Михайловна с легкостью изъяснялась медицинскими терминами и могла при случае выдать врачебные рекомендации знакомым.

Мать встретила Анну в саду. В руках она держала только что срезанные цветы. Это была худощавая, хорошо сохранившаяся женщина пятидесяти двух лет, как говорится, со следами былой красоты. Следы эти поддерживались ежедневными омолаживающими процедурами, всевозможными масками и кремами, занимающими несколько полок в ванной комнате.

Когда-то Елизавета Михайловна была хорошим инженером связи и работала в научно исследовательском институте, но после развала Союза, а вместе с ним и упразднения большинства НИИ, осталась без работы по специальности, мыкалась по непрестижным должностям вахтеров, смотрителей, продавщиц, пока не устроилась по знакомству в клинику делопроизводителем, где и познакомилась с Савелием Николаевичем. Теперь она не работала, и вот уже больше года блаженствовала, посвятив себя садовому участку и собственной увядающей внешности.

— Тихо, тихо. — Елизавета Михайловна осторожно поцеловала подскочившего к ней Тёмку. — Собьешь бабушку с ног. Ох ты, как загорел, бесенок. Хорошо бы еще поправился немного. Здравствуй, Анечка, — сказала она, подставляя дочери щеку. — У тебя новый кавалер?