Испытание верностью - Арсентьева Ольга

И он пришел и разбудил ее к жизни, и дал ей имя – Делла, и сделал ее своей.

Он будил ее нежно и осторожно, чтобы не испугалась и не убежала. Он дал ей время присмотреться к себе и убедиться, что он – именно тот, кого она так долго ждала во сне.

Он пустил в ход все свое обаяние, которое никогда раньше не считал нужным осознанно тратить на женщин (просто в этом не было нужды, скорее наоборот – требовалась маска… барьер… защита).

Он дразнил ее любопытство, он заставлял ее ревновать, он играл на всех ее женских струнах. И только когда она, уже по уши влюбленная, терзаемая сразу всеми пробудившимися чувствами – любовью и страхом, надеждой и отчаянием, стыдом и неодолимым влечением, – сама привела его в свой дом, лишь тогда он взял ее.

И понял, что не ошибся, – близость с ней доставила ему острую, небывалую, не испытанную с другими радость.

И, если она не солгала ему, ей тоже.

Он решил, что отныне они будут вместе, и она с радостью согласилась. Согласилась оставить свой дом, семью, работу, свою страну и уехать к нему.

Но тогда, два с половиной месяца назад, они расстались. На время.

Ей нужно было уладить в России свои дела (в частности, развестись с мужем), а он хотел сделать то, что давно уже собирался, – съездить в Гималаи, не без основания полагая, что после женитьбы его возможности свободно и в любое время разъезжать по всему миру сильно уменьшатся.

И вот он добрался до Гималаев.

Шамбалу не нашел, зато сам чуть не умер. И едва не совершил чудовищную, непоправимую ошибку.

Как такое могло случиться?

Наверное, думал Карл, меряя шагами утоптанный перед палаткой снег и поглядывая на светлеющее предрассветное небо, дело еще и в том, что после встречи с Деллой он тоже изменился.

Не только он разбудил ее, но и она растревожила в нем некие дремавшие чувства.

Он сбросил маску невозмутимости и хладнокровия, которую так долго носил и за которой чувствовал себя в полной безопасности, и открылся миру.

И мир не замедлил заметить его и потребовать дани. Или дара. Или и того, и другого вместе.

А Карл был совершенно к этому не готов. Он мнил себя сильным и невозмутимым, а оказался податлив и слаб. Он считал, что надежно защищен, что шутя справится с любой щекотливой ситуацией – раньше-то ведь справлялся. Он полагал, что его пробудившиеся чувства будут направлены исключительно на одну Деллу, а если вдруг устремятся в другом направлении, то он легко, одним волевым усилием, это исправит.

А оказалось, что все не так просто.

И нечего искать себе оправданий, говоря о совершенно особой ситуации, о невероятном стечении обстоятельств, о месте, времени и поразительной красоте девушки, – факт остается фактом. Карл чуть было не предал Деллу.

А теперь – нужен ли он Делле такой, какой есть, а не тот, кого она нарисовала в своем воображении? Должна ли она узнать о случившемся? Так ли уж необходимо тревожить и расстраивать ее?

Ведь он все же не перешел черту, остановился в самый последний момент, преодолел, хоть и с грехом пополам, одно из сильнейших в своей жизни искушений…

Между тем над горами взошло солнце.

Так и не додумав ничего до конца и не придя ни к какому решению, Карл вернулся в палатку и принялся будить Клауса.

Утром, подоив яков, Саддха пришла к отцу и спросила:

– Отец, что мне делать? Он все-таки отверг меня!

Дэн-Ку недовольно покосился на нее. Хотел было сказать: «А ведь я тебя предупреждал», но передумал.

Девочка и без того выглядела очень расстроенной.

– Я сделала все, что могла. Я пыталась уговорить его. Пыталась зачаровать и подчинить своей воле. Я пробовала подкупить его, обещала открыть ему Шамбалу… – При этих словах старец укоризненно покачал головой.

Я даже просила его остаться со мной, – продолжала Саддха, ничего не замечая, – и все равно он меня не пожелал…

– Гм, – произнес Дэн-Ку, – ну, насчет последнего… если тебя это немного утешит… В общем, когда он спустился вниз, то упал ничком в снег и довольно долго лежал так.

– Отец, – после некоторой паузы заговорила Саддха, – а зачем он лежал в снегу? Было же очень холодно, он мог простудиться…

Впервые за свою долгую, очень долгую жизнь Дэн-Ку растерялся.

– Иди-ка сюда, – пробормотал он, чтобы выиграть время, – сядь. Выпей молока. Возьми варенья. А теперь скажи мне: как ты вообще представляла себе вашу свадьбу?

Саддха облизнула молочные усы.

– Сначала была бы церемония. Ты знаешь, я ведь все подготовила: и платье сшила, и нашла бабушкины драгоценности, и отлила из красного воска свадебные свечи… А еще я послала Паджанга вниз, за статуэтками трех будд: Шакьямуни, Гуан-инь и Майтрейи, а Раджанга вверх – за водой из священного источника.

Старец одобрительно кивнул – молодец, ничего не забыла.

– Мы вместе помолились бы буддам: Шакьямуни – о прощении прошлых грехов, Гуан-инь – о чистоте помыслов в настоящем, Майтрейе – о даровании счастья, любви и потомства в будущем. А потом ты, отец, соединил бы наши руки алой шелковой нитью, окропил головы священной водой и призвал на нас благословение предков…

Дэн-Ку снова кивнул.

– А после церемонии?

– После церемонии был бы свадебный пир. Мы ели бы «суп брачного согласия», мясо птицы луань, рисовые колобки с предсказаниями, плоды личжи… – добросовестно перечисляла Саддха.

– Все верно, – согласился Дэн-Ку, когда она остановилась, чтобы перевести дух и выпить еще молока, – а что было бы после пира?

Саддха непонимающе посмотрела на него.

– Ну, когда вы остались бы вдвоем? – подсказал Дэн-Ку.

Саддха опустила голову. Щеки ее заалели.

– Целовались бы… – тихим, едва слышным голосом произнесла она.

– А потом? – Старец был само терпение и деликатность.

– Потом у нас родились бы дети…

– Что, вот так сразу? От поцелуев?

Саддха беспомощно развела руками.

– Вот видишь, – сказал Дэн-Ку, искренне надеясь, что на этом все и закончится, – рано тебе еще замуж…

– Отец!

– Что? Ну что?!

– Так объясни мне!

Впервые за свою долгую жизнь… вернее, за ее жизнь, Дэн-Ку пожалел о том, что дочь совершенно не общалась со сверстниками.

Разумеется, это могло бы привести к возникновению ряда проблем, но отвечать на подобные вопросы ему бы точно не пришлось.

Медленно, осторожно, подбирая слова и используя образы и аналогии, знакомые ей и доступные ее пониманию, он принялся объяснять.

Саддха выслушала его с самым невозмутимым видом.

Когда же Дэн-Ку закончил и откинулся на спинку покрытого мехом каменного кресла, весьма довольный своими педагогическими способностями, она спросила: