Испытание верностью - Арсентьева Ольга

Приятель, тоже немец, известный скрипач, приехавший на гастроли в наш знаменитый областной оперный театр, всячески отговаривал Карла от этой авантюрной затеи. Но тот, движимый профессиональной солидарностью (он в свое время тоже отслужил в полиции, ни много ни мало – пятнадцать лет) и свойственным ему в иные моменты обостренным чувством справедливости, на просьбу майора откликнулся.

Чтобы поймать Филина, Пронин разработал простую и элегантную операцию под названием «Ловля на живца». Роль живца, естественно, предназначалась Карлу.

Филина, жадно заглотнувшего наживку, наконец-то взяли с поличным и для начала предъявили ему обвинение в покушении на убийство.

Бандит почти сразу, после первых же минут общения с доставленным в его загородный дом Карлом, понял, что никакого проку от немца ему ни в каком смысле не будет. Он разозлился и решил заколоть шпагой безоружного, со скованными руками пленника, не подозревая, что весь процесс снимается миниатюрной видеокамерой и что ему ни в коем случае не удастся опустить занесенную для смертельного удара руку.

Да Карл и сам не позволил бы Филину убить или хотя бы ранить себя, потому что уже разобрался со своими оковами и лишь изображал беспомощную жертву, чтобы не портить майору праздник и чтобы доказательства на пленке вышли наиболее убедительными.

В общем, преступник был взят, помещен в следственный изолятор, и началось обстоятельное, без излишней спешки, следствие.

Тем не менее через полгода оно закончилось и пришло время судебного процесса.

С начала ноября господина Роджерса одолевал международными телефонными звонками майор Пронин – просил приехать и выступить на суде, уверяя, что у Филина хорошие адвокаты и что без его, Карла, публичного свидетельства бандиту могут дать слишком маленький срок, а то и вовсе оправдать за недостаточностью улик.

Звонили профессору и секретарь суда, и помощник прокурора, и сам прокурор; но Карл, учитывая состояние жены, приехать категорически отказывался; он вообще в то время старался не отходить от нее ни на шаг.

Выручил всех малютка Александр, которому, вероятно, тоже хотелось совершить первое важное дело своей жизни именно в 2000 году.

Когда немного утихли первые восторженные чувства по поводу того, каким сын родился крепким, здоровым, красивым, умным и до чего он похож на отца, и счастливые родители потихоньку начали осознавать окружающую их за стенами родильного отделения лучшей частной больницы действительность, Аделаида сама сказала Карлу – поезжай; заодно и наших проведаешь.

И он согласился.

В своем нынешнем состоянии души не то что в Россию – на Луну полетел бы, не задумываясь, если б Аделаида вдруг выразила желание получить в качестве новогоднего подарка камешек из кратера Тихо Браге.

Тем не менее показания на суде Карл дал четкие, подробные, грамотные.

Сбить его с толку адвокаты не сумели, и утром двадцать девятого декабря Филину был вынесен достойный обвинительный приговор.

Все наконец вздохнули с облегчением, и сам преступник тоже.

В колонии, где ему предстояло провести определенное (Филин надеялся, что не слишком большое) время, условия были вольготнее, нежели в переполненном следственном изоляторе.

Вечером же двадцать девятого декабря Карл приехал в школу, где с помощью завхоза, на короткий, правда, срок, ввел в заблуждение все учительское сообщество. Да уж, сюрприз Екатерины Алексеевны удался на славу!

А ведь это было еще далеко не все.

Праздничная ночь едва перевалила за середину.

Манечка, танцующая с сияющим, словно самый дух праздника, Карлом, сначала увлекла его за елки, окружавшие сцену, а потом, через пустую, темную и холодную кухню – в коридор и наверх по боковой лестнице, в директорский кабинет, который отперла своим ключом.

Здесь она усадила профессора на новый кожаный диван (подарок родительского комитета к последнему Дню учителя), длинный, широкий и мягкий, села рядом и крепко взяла Карла за руки.

Он вернулся мыслями из палаты в светло-пастельных тонах, где в маленькой кроватке сопел и причмокивал его сытый и довольный сын, а рядом, застегивая халат на полной груди, стояла Делла, все еще немного усталая и бледная после родов, и улыбнулся Манечке.

– Карл, я тебя люблю! – твердо и решительно заявила Манечка.

– Я тоже тебя люблю, – удивился он, – но…

Манечка сжала его ладони, закрыла глаза и потянулась к нему.

И ничего не произошло.

Карл молча смотрел на нее своими темными глазами, самыми прекрасными и выразительными из всех, виденных Манечкой в жизни, то ли синими, то ли серыми, как грозовое море, и в его взгляде была нежность, была теплота и было понимание.

Но не было страсти и не было к ней, Манечке, желания.

А ведь она в этот праздничный вечер оказалась хороша и привлекательна как никогда.

Любой мужчина при виде ее легко и с удовольствием потерял бы голову и дал бы выход своим первобытным инстинктам – прав был физрук, глубоко прав!

Но, с другой стороны, права оказалась и завхоз.

Не то чтобы Карлу совсем не были свойственны первобытные инстинкты, этого мы не можем и не станем утверждать – да вы бы нам и не поверили.

Просто они оказались надежно, и теперь уж навсегда, укрощены волей.

Карл отнюдь не забыл историю с юной Саддхой, а он ведь не из тех, кто дважды наступает на одни и те же грабли.

Самое же главное заключалось в том, что ему сейчас не нужны были никакие другие женщины.

Карл чувствовал себя счастливым с женой, которая родила ему сына и которую он упорно называл Деллой. Аделаида оказалась достаточно умной женщиной, чтобы не спорить с ним ни по этому, ни по другому какому поводу, и господин Роджерс просто не желал для себя ничего лучшего.

В общем, у первобытных инстинктов, даже искусно маскирующихся под симпатию, теплоту и понимание, не было никаких шансов.

– Но почему? – горько спросила Манечка, отвернувшись от Карла. – Жалко тебе, что ли?

– Ты сама знаешь почему.

– Я – не знаю! – буркнула заупрямившаяся Манечка. – Ты – мужчина, я – женщина, мы нравимся друг другу, и мы здесь одни! Почему нет? Назови мне хотя бы одну причину!

Теперь уже не Манечка держала его за руки, а он ее – ласково, осторожно, успокаивающе поглаживая длинными музыкальными пальцами ее запястья и одновременно удерживая на безопасном расстоянии от себя.

– Я могу назвать тебе три, – предложил Карл.

Манечка негодующе фыркнула и попробовала вырваться.

С тем же успехом она могла бы попытать счастья с камнем или железом – если можно представить себе, что камень или железо обладают способностью удерживать ваши руки столь мягко и бережно.