Испытание верностью - Арсентьева Ольга

Аделаида поспешно привернула громкость телевизора.

– А, привет, Карл, – услышала она и уронила нитки, ножницы и все остальное, – что-то вы рано звоните, обещались через месяц… Или, может, нашли уже то, что искали?

Карл, надо полагать, ответил отрицательно, потому что завхоз сказала:

– Ну, стало быть, в другой раз. Да, у нас все хорошо. Сейчас я ее позову.

Аделаида, ползавшая по полу в поисках рассыпанного, замерла, прижав к груди катушку ниток.

Завхоз принесла на кухню телефонный аппарат, заботливо поправила длинный шнур, чтобы тот ни за что не цеплялся, и вышла, прикрыв за собой дверь.

Клаус захлопнул дневник и с довольным видом потянулся.

– Я тут такую историю сочинил, – поведал он Карлу, – такую историю… про тебя и прекрасную горянку.

Карл не отозвался.

Он сидел, оседлав стул, положив руки на спинку и опустив на них голову, перед журнальным столиком, на котором лежал мобильный телефон.

– Ты же мне так ничего и не рассказал, – несколько обиженно продолжал Клаус, – вот я и вынужден был сочинить. Хочешь послушать?

Снова никакого ответа.

Авторское самолюбие Клауса оказалось серьезно задето (ничто, даже отрицательная критика, не огорчает писателя так, как равнодушие к его произведению).

В то же время Клаус был не из тех, кто легко и быстро сдается.

Он с важностью откашлялся, поправил несуществующий галстук-бабочку, раскрыл дневник, возложил его на несуществующий пюпитр и небрежным жестом руки отмел несуществующие аплодисменты.

– Называется – Рыцарь Сирени, – провозгласил Клаус. – Рыцарь – это ты, а Сирени – потому что ее полным-полно вокруг твоего дома в Цюрихе; даже непонятно, как ты летом не задыхаешься от запаха, у меня, например, от него голова болит…

По-прежнему игнорируя реакцию аудитории (вернее, отсутствие таковой), Клаус начал читать.

Он читал долго, не меньше часа, повышая и понижая в нужных местах голос, делая идеологически обоснованные, тщательно выверенные паузы и скупые, но необходимые по ходу повествования жесты.

И все это время, кроме особенно драматических моментов, когда у него самого захватывало дух от безбрежного полета собственной фантазии, он наблюдал за Карлом.

Если верить наблюдениям, Карл дернулся дважды.

Первый раз это произошло, когда Клаус описывал встречу Рыцаря с Принцессой Эдельвейсов, живущей высоко в горах. Принцесса, понятное дело, сразу же и бесповоротно в него влюбилась – он явился к ней этаким израненным, покрытым кровью врагов героем, в одиночку сразившимся с целом войском сарацин и освободившим от них ее горное королевство.

Но Рыцарь, храня верность своей Даме, живущей очень-очень далеко на севере, в озерной стране, и оттого прозывающейся Леди Серебряного Озера, сразу же и бесповоротно отказал Принцессе – отчего та, ясен перец, жутко расстроилась и прыгнула с самой высокой скалы в самое глубокое ущелье.

– Да все с ней в порядке, с принцессой, – утешил Клаус дико взглянувшего на него Карла, – она же не просто так прыгнула, а с парашютом. Хобби у нее было такое – чуть что не по ней, сразу прыгать. Да и папаша-король подсуетился, подарил любимой дочке пару замков и целую ораву трубадуров – чтобы не слишком расстраивалась…

Читая этот эпизод, Клаус сам давился от хохота, до того все с принцессой вышло прикольно, а Карл только губы скривил в усмешке и снова уставился на свой телефон.

Второй раз господин Роджерс среагировал, когда Клаус описывал жизнь Озерной Леди.

Ей, между прочим, тоже досталось. Муж проведал про ее шашни с Рыцарем и заточил красавицу в башню. Не то что сбежать к возлюбленному – весточку передать ему было нельзя, потому что муж отобрал у Дамы мобильный телефон, отключил в башне доступ к Интернету и вдобавок свернул шеи всем ее почтовым голубям.

Да еще и наврал бедной женщине, что Рыцарь как отправился в крестовый поход, так там, в сарацинских землях, и сгинул. Одни говорят, что убили его, другие – что, наоборот, женился он на сарацинской красотке и та уже нарожала ему кучу детей.

Так что ей, Даме, ничего не остается, как вымолить у мужа прощение и вернуться в законные супружеские объятия…

Тут Карл снова взглянул на Клауса. Ага, сказал себе Клаус, значит, есть все-таки Дама.

– Да ты не волнуйся, с Дамой тоже все в порядке, – заверил его Клаус. – Вернется она к мужу, как же… Зачем ей это надо, после Рыцаря-то…

– А я и не волнуюсь, – ответил Карл.

– Ну да, ну да, конечно… только, я смотрю, ты все время на телефон пялишься. Гипнотизируешь его, что ли? Позвони мне, позвони. А что, самому позвонить слабо?

Карл бросил на него косой взгляд.

– Учить меня вздумал?

– А почему бы и нет? – проникновенно произнес Клаус. – Почему бы и нет? То есть великого и недосягаемого профессора Роджерса, конечно же, ни за что, никогда в жизни… а вот болвана и кретина самонадеянного почему бы и не поучить?..

Карл, перегнувшись, схватил с кровати подушку и зашвырнул ею в Клауса.

То-то же, подумал тот, глядя, как профессор, сдвинув брови, набирает номер.

Клаус не спеша нагнулся, поднял подушку, отряхнул ее и положил на место.

Закрыл дневник (потом как-нибудь, в другой раз дочитаю) и убрал его в чемодан (наконец-то цивилизация! Чтоб я еще хоть раз в жизни надел рюкзак…).

После чего, вздернув подбородок, неторопливо и с достоинством удалился на балкон, который, как и положено приличной непальской гостинице, охраняли два глиняных, покрытых голубой и зеленой мозаикой дракона.

Ковырнув пальцем отстающую мозаику и кинув снисходительный взгляд на звезды (ничего особенного, видали мы и поярче, и покрупнее), Клаус навострил уши.

К сожалению, Карл стал говорить не на немецком, не на английском и даже не на китайском, который Клаус почти уже начал понимать, а на каком-то совершенно незнакомом языке.

Тут Клаус вспомнил, что профессор весной ездил в Россию и в лицее поговаривали, что вернулся он оттуда каким-то другим.

Ага, сказал себе Клаус.

Его вконец разошедшееся воображение мигом нарисовало пышную синеглазую красавицу в сарафане и кокошнике, с длинной русой косой, припавшую к старинному телефонному аппарату, а вокруг красавицы – огромных бородатых казаков, танцующих в обнимку с бурыми медведями «Калинку-малинку» и пьющих прямо из горла знаменитую русскую водку «Stolichnaja».

Аделаида схватила трубку.

– Ты… Ты вернулся… Господи, как я рада!..

– Делла… Я еще в Катманду, но скоро вернусь. Как ты?

Аделаида, в конце своих размышлений твердо решившая не расстраивать и не беспокоить его, по крайней мере, по телефону, хотела сказать в ответ что-нибудь легкое, похвастаться, например, своими успехами в немецком – Alles, мол, ist in Ordnung. Но вместо этого, неожиданно для себя, сразу же и выпалила: