Сорок пять - Дюма Александр

– Что же дальше? – спросила она.

– Что дальше? Окуните теперь в эту воду, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни запаха, – окуните в нее цветок, перчатку, носовой платок; пропитайте этой водой душистое мыло, налейте ее в кувшин, из которого ею будут пользоваться, чтобы чистить зубы, мыть руки или лицо, – и вы увидите, как это видали при дворе Карла Девятого, что цветок задушит своим ароматом, перчатка отравит соприкосновением с кожей, мыло убьет, проникая в поры. Брызните, одну каплю этой бесцветной жидкости на фитиль свечи или лампы – он пропитается ею приблизительно на дюйм, и в течение часа свеча или лампа будет распространять вокруг себя смерть, а затем – начнет снова гореть так же безобидно, как всякая другая свеча или всякая другая лампа!

– Вы уверены в том, что говорите, Реми? – спросила Диана.

– Все эти опыты я проделал, сударыня; поглядите на этих птиц – они уже не могут спать и не хотят есть: они отведали такой воды. Поглядите на эту козу, поевшую травы, политой такой водой: она линяет, у нее блуждающие глаза; если даже мы вернем ее теперь к свободе, к свету, природе – все будет напрасно; она обречена, если только, вновь очутясь на приволье, она благодаря природному своему инстинкту не найдет какого-либо из тех противоядий, которые животные чуют, а люди не знают.

– Можно посмотреть этот флакон, Реми? – спросила Диана.

– Да, сударыня, сейчас, когда вся жидкость уже вытекла – можно. Но погодите немного!

С бесконечными предосторожностями Реми отъединил флакон от змеевика, тотчас закупорил горлышко флакона кусочком мягкого воска, сровнял воск с краями горлышка, которое поверх воска еще закрыл обрывком шерсти, и подал флакон своей спутнице.

Диана взяла его без малейшего волнения, подняла на уровень лампы и, поглядев некоторое время на густую жидкость, которой он был наполнен, сказала:

– Достаточно; когда придет время, мы сделаем выбор между букетом, перчатками, лампой, мылом и кувшином с водой. А хорошо ли эта жидкость сохраняется в металле?

– Она его разъедает.

– Но ведь флакон, пожалуй, может разбиться?

– Не думаю, вы видите, какой толщины стекло; впрочем, мы можем заключить его в золотой футляр.

– Стало быть, вы довольны, Реми? – спросила Диана.

На ее губах заиграла бледная улыбка, придавая им ту видимость жизни, которую лунный луч дарит предметам, пребывающим в оцепенении.

– Доволен, как никогда, сударыня, – ответил Реми, – наказывать злодеев – значит применять священное право самого господа бога.

– Слушайте, Реми, слушайте… – Диана насторожилась.

– Вы что-нибудь услыхали?

– Да… как будто стук копыт, Реми, это, наверно, наши лошади.

– Весьма возможно, сударыня. Ведь назначенный час уже близок, но теперь я их отошлю.

– Почему так?

– Разве они еще нужны?

– Вместо того чтобы поехать в Меридор, Реми, мы поедем во Фландрию. Оставьте лошадей!

– А! Понимаю.

Теперь в глазах слуги сверкнул луч радости, который можно было сравнить только с улыбкой, скользнувшей по губам Дианы.

– Но Граншан… – тотчас прибавил он. – Что мы сделаем с Граншаном?

– Граншан, как я вам уже сказала, должен отдохнуть. Он останется в Париже и продаст этот дом, который нам уже не нужен. Но вы должны вернуть свободу всем этим несчастным, ни в чем не повинным животным, которых мы в силу необходимости заставили страдать. Вы сами сказали: быть может, господь позаботится об их спасении.

– А все эти очаги, реторты, перегонные кубы?

– Раз они были здесь, когда мы купили этот дом, что за важность, если другие найдут их здесь после нас?

– А порошки, кислоты, эссенции?

– В огонь, Реми, все в огонь!

– В таком случае – уйдите.

– Уйти? Мне?

– Да, или, по крайней мере, наденьте эту стеклянную маску.

Реми подал Диане маску, которую она тотчас надела; сам же, прижав ко рту и к носу большой шерстяной тампон, взялся за веревку горна. Когда огонь запылал, Реми бросил туда порошки, которые, воспламеняясь, весело затрещали, одни сверкали зелеными огоньками, другие рассыпались бледными, как сера, искрами; бросил он и эссенции, которые не загасили пламя, а, словно огненные змеи, взвились вверх по трубе с глухим шумом, подобным отдаленным раскатам грома. Когда наконец все стало добычей огня, Реми сказал:

– Вы правы, сударыня, если кто-нибудь и откроет теперь тайну нашего подземелья, он подумает, что здесь жил алхимик. В наши дни колдунов еще жгут, но алхимиков уважают.