Секретарь обкома - Кочетов Всеволод Анисимович

— Мы знаем, — сказал паренек не очень уверенно, — что с будущего года начнутся работы на Старгородской Магнитке. Мы добровольцы. Мы хотим первыми пойти туда. Мы делегаты комсомольской конференции Свердловского района.

— Понятно, — сказал Василий Антонович. — Сведения ваши верны. Да, по решению правительства такие работы в области предстоят. Старгородская Магнитка будет. Очень рад вашей готовности. Но с подобными вопросами вы уж обращайтесь к нему. — Он кивнул в сторону Лаврентьева. — К секретарю обкома, товарищу. Лаврентьеву.

Василий Антонович на прощание пожал па очереди руки всем ребятам и девчатам, пришедшим с Петровичевым.

— Значит, это верно, Василий Антонович? — почти шепотом спросил Петровичев, выходя последним. — Уходите от нас?

— Верно, Сереженька, верно. Прощаться будем, правда, еще не сейчас. Несколько позже.

Проводив Петровичева, Василий Антонович возвратился к своей записной книжке.

— Пойдем дальше… В Ольховском сельсовете, близ колхоза имени Калинина, живет один старый дед, ему восемьдесят три года. Живет в сторожке на лесном озере. Отстал до того, что сознание его дальше тысяча девятьсот семнадцатого года, пожалуй, еще и не двинулось. Но это ладно, его уже не перевоспитаешь. Я не сумел ничего придумать. Может быть, ты, Петр Де-ментьевич, придумаешь, как с ним быть. Ну, можно ли оставить без присмотра такого старого человека. Ни в какой дом для престарелых не пойдет. Может быть, его возьмут сторожем или лесником на биостанцию Академии наук? Она там рядом, кажется. Перевезете его избушку… Подумай, Петр Дементьевич. А то не буду спокоен.

Вновь появился Воробьев.

— Василий Антонович, вы вызывали писателя Баксанова?

— Не вызывал, Иван Семенович, а приглашал. Зови его, зови.

Вошел, как всегда румяный, как всегда круглый и живой, ответственный секретарь Старгородского отделения Союза писателей. Начался разговор о делах в отделении, о том, над чем работает Баксанов.

— Работаю на нескольких станках сразу! — Ваксанов засмеялся. — Даже рук не хватает. Во-первых, заканчиваю роман о сегодняшней деревне. Не знаю, что получится, но писал, что называется, не переводя дыхания, с азартом. Во-вторых, неожиданно стал писать пьесу для Народного театра. Подбил меня на нее, говоря откровенно, товарищ Владычиц. Хорошую тему предложил. И вот, в-третьих, принялся за сбор материалов о первых советских дипломатах. Гурий Матвеевич Черногус помогает. Есть еще замыслы и более дальнего прицела…

— Отлично, Евгений Осипович, отлично. — Василий Антонович выдвинул ящик письменного стола и достал из него длинный футлярчик, оклеенный коричневым гранитолем. — Чтобы писалось лучше, острее, партийнее, вот вам от областного комитета партии эта вещичка. Все секретари так решили. — Он встал и подал футлярчик Баксанову.

Подняв крышку футлярчика, Баксанов увидел под ней, на зеленом бархате, вечную ручку с золоченым пером. На черном корпусе гравер вырезал золотыми буквами: «Писателю Евгению Осиповичу Баксанову от Старгородского областного комитета КПСС».

Держа подарок в руке, он опустился на стул, с полминуты сидел, не в силах сказать ни слова. Поднялся, бледный от волнения, с жаром потискал руки Василию Антоновичу и Лаврентьеву и вышел, так ничего и не сказав.

Ушел вскоре и Лаврентьев. Василий Антонович остался в кабинете один. Он постоял возле окна, следи за однообразным падением снежинок. Прошелся вдоль темных шкафов с книгами, меж страницами которых то там, то здесь торчали бумажные полоски в разное время заложенные им, Василием Антоновичем. Подошел к карте области. Водил глазами по знакомым названиям, видел за ними долгие дороги, бескрайние леса, болота, большие и малые селения. Видел лица председателей колхозов, совхозных директоров, парторгов, агрономов, бригадиров, доярок, трактористов… С каждым у него было какое-нибудь дело, какие-нибудь разговоры, о которых можно вспоминать, которые вновь можно продумывать. С каждым планировалось что-то на будущее.

Было грустно расставаться со всем тем, чего другой не смог бы увидеть на карте, но что видели глаза Василия Антоновича. Все это стало для него родным, близким, необходимым, и все это предстояло оставить, переступая в новую, неизвестно что несущую ему, трудную жизнь. Позади останется и вся область, с тысячами знакомых и незнакомых людей, которых никогда не обманывал Василий Антонович, о которых нередко он не мог не думать даже во сне. Оставался позади даже и сын Александр с его новой семьей. Вновь уходила в свою собственную самостоятельную жизнь Юлия. И только, как всегда, рядом будет одна она, родная, любящая и любимая, его верная Соня. Ей тоже надо срываться с места, оставлять свои недораскопанные курганы, своих кружевниц, недоспоренные с кем-то споры. Но для него она оставит, конечно, все. И в этом его счастье. Если Соня будет рядом, значит, все будет хорошо, какие бы трудности ни ждали впереди.