Узелки - Соломатина Татьяна Юрьевна

Русские вопли смешались с испанскими. Собака была утихомирена. Шофериня, выйдя из машины, демонстративно записала название улицы и номер дома, шумно и весело ругаясь. Марк (это был именно он), брызгая слюной, что-то вопил в ответ. Я, выйдя из машины, тихонько прикурила в сторонке, ожидая окончания концерта. Но тут ожили кадетские усики. Они задрожали, разъехались, и из-под них завизжало: «Курить в радиусе пятидесяти метров от нашего дома запрещено! Мы подадим на вас в суд!». «Мама, это ко мне по делу», — неожиданно спокойно сказал Марик.

— Здравствуйте, я — Татьяна. — Мексиканская принцесса, отъезжая, нешуточно газанула, и мои слова потонули в облаке дыма.

— Марк, — наконец представился колобок, протянув мне руку.

— Татьяна, — в который раз произнесла я своё имя, пожав потную ладонь.

— Нет, вы представляете?! Понаехали тут, латиносы вонючие! Надеюсь, она не подаст на меня в суд из-за собаки! Впрочем, я вчиню ей ответный иск! И владельцу таксопарка заодно.

— Простите, Марк, но мне кажется, именно ваш пёс бросился на ни в чём не повинную девушку, или я ошибаюсь?

— Ха! — победоносно хмыкнул мой собеседник. — Лично я видел, что она проникла на мою частную территорию. Да, мА? А вы будете свидетельствовать.

— Простите, вынуждена вас предупредить, что с детства приучена говорить только правду и ничего кроме правды. За редким исключением. Но сей инцидент — не тот случай.

— Господи Иисусе, кого мне подсунул Джош? Хорошее начало хорошего знакомства, ничего не скажешь.

— Кроме того, ваша собака могла кинуться и на меня, окажись я на улице первой. Потом, я всё ещё курю возле вашего дома и, честно говоря, понятия не имею, куда деть окурок. И ваша, по всей вероятности, мама, — кивнула я на изваяние у дорожки, — уже тоже готова подать на меня в суд. — Я пыталась сохранить любезность и не повышать градус иронии до сарказма.

— Мама шутит! Правда, мА? На вас Байкал никогда бы не бросился. Он, в сущности, милейшее беззлобное существо. Он и эту бочку сала кусать бы не стал, хотя стоило бы! — Тут Марк, отнюдь не поражавший изяществом форм, доверительно понизил голос: — Он её просто испугался. Чёрных ненавидит. Это очень интересная история. Пройдёмте в дом, я вам расскажу.

— Бычок! — напомнила я, всё ещё держа в руках фильтр от сигареты.

— А, ерунда! Давайте сюда. — Он выхватил у меня окурок и швырнул его на мостовую.

Мы зашли в дом, отнюдь не нищая обстановка которого определялась ёмким словом «халоймис».

— МА, сделай нам чай! — крикнул Марк и, не дав мне рта раскрыть, обрушился словесным водопадом. Сразу стало понятно, что в ближайшие полтора-два часа по делу поговорить не удастся. Да что там дело. Мне даже не удалось заикнуться о том, что я предпочитаю кофе. Мог бы и поинтересоваться. Но у Марка были совсем другие планы — он решил рассказать мне всю историю своей жизни: родился, учился в Одессе… Тут я по наивности допустила фатальную ошибку, успев ляпнуть, что немалую часть своей жизни провела в этом замечательном городе. Наказание за оплошность последовало немедленно Марк тут же выложил всё, что знал о Южной Пальмире. А знал он, слава богу, немного. Зато недостаток сведений обильно восполнялся охами-ахами с пусканием «розовых слюней» nceeflonostalgie и вдрызг исковерканными цитатами из одесской главы «Евгения Онегина». Измотав меня на флангах, он вернулся к основной баталии, продолжив автобиографию. Родившись и научившись, он завел «курортный роман» с юной ленинградкой — женился и переехал в Пальмиру Северную. Где некоторое время жил и трудился стоматологом в районной поликлинике. Затем уехал в Израиль, не забыв прихватить одесскую мамочку. И уже потом, «естественно! а как же!» — перебрался в самую обетованную из всех земель, открытую специально для того, чтобы евреям всех стран было где объединяться. Слава богу, скрипучим голосом «мА» позвала нас пить чай, за которым она, судя по времени приготовления, ходила в Индию пешком!

Но и здесь я обманулась — она ходила за ним не в Индию, а на окраины Варшавы, где веником подмела полы транзитного склада контрабандистов. Ибо в типично по-одесски немытой, с коричневыми наслоениями по внутреннему радиусу чашке болтался пакетик «чайной пыли». И, судя по цвету напитка, используемый далеко не первый раз. Видимо, одесская «мА» отлично усвоила тезис брежневской эпохи: «Экономика должна быть экономной!» К чаю, кроме прилипшего ко дну чашки блюдца, ничего не предлагалось. Каким сладостным и вожделенным в моих воспоминаниях представился в тот момент чудесный бутерброд из спрессованной ваты с розовым мокрым кусочком плоти синтетической коровы и листом салата из цветной бумаги для детского творчества, не съеденный из-за моего гнусного кулинарного снобизма на утренней врачебной конференции! Мощный селевый поток желудочного сока окатил мой пищеварительный тракт в ответ на плотоядно окрашенное воспоминание. Гулкие раскаты урчащего эха в недрах моего организма растворились в очередном словесном гейзере Марка.