ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах - Грей Аласдер

— Что не так?

— Мне бы хотелось большего спокойствия.

— Пейзаж, изображенный одновременно сверху и снизу и включающий в себя север, юг и восток, вряд ли будет походить на мирный оазис. Тем более если там идет война.

— Верно, но на переднем плане я помещу точку спокойствия: Марджори смотрит прямо на нас.

— С каким выражением?

— Обычным. Надеюсь, ты помнишь, что завтра она мне позирует. Не хочу, чтобы мне помешали.

— Не волнуйся, никто тебя не потревожит. Чего именно ты ожидаешь от завтрашнего вечера? Похоже, возлагаешь на него немалые надежды.

— Я ожидаю, что удастся весь вечер хорошо, успешно поработать. Хотел бы добиться большего, но не особенно на это рассчитываю, поэтому не буду особенно разочарован. Мне нравится в Марджори ее наивный взгляд. Она как будто не ощущает, что у нее есть груди, и это делает их только заметнее. Она симпатичная, не правда ли?

— Да. Заметь, она может одеться так, чтобы это подчеркнуть.

— То есть?

— На ней платье как у школьницы, ты не находишь?

— Нет, мне так не кажется.

— Нет? Понятно.

— Мой виноград не зелен, проныра-плутократ.

— Не зелен? Ах ты, лис-социалист!

Оба расхохотались.

На следующее утро Toy подготовил чертежную доску, принес бутылку вина и старательно сложил в камине дрова, чтобы они могли вспыхнуть от одной спички; но на месте ему не сиделось, и он отправился в школу выпить кофе. В столовой ему повстречалась Джанет Уир, и он спросил ее, не видела ли она Марджори.

— Нет, Дункан. Она сегодня не пришла на занятия.

— А как она выглядела — вчера, я хочу сказать — усталой, нездоровой?

— Нет, Дункан, непохоже.

Toy вернулся в мастерскую, в половине седьмого разжег огонь в камине и попытался взяться за чтение. Без десяти восемь раздался звонок. Удерживаясь, чтобы не броситься к двери бегом, он не спеша спустился вниз и повернул ручку. Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал, что девушка, которая стояла на пороге, — это Джанет.

— Дункан, Марджори послала меня сказать тебе, что она ужасно извиняется. Вчера вечером она много поработала и сейчас неважно себя чувствует.

После паузы Toy с трудом выговорил:

— Передай ей, что это меня не удивляет.

Закрыв дверь, он поднялся наверх, откупорил вино с намерением напиться, но отупел от первого же стакана, развернул свой матрац и уснул.

Над парком свистел ветер, визгливо перебранивались чайки. Toy, очнувшийся в солнечном квадрате, увидел в оконной раме белоснежные облака на голубом небе. Повернувшись к окну спиной, он, свернувшись клубком, вжался в матрац и медленно перебрал в памяти всю историю дружбы с Марджори — начиная с первой встречи на лестнице вплоть до вчерашнего вечера. Вся эта история представилась ему сплошным оскорблением: от ярости он кусал себе пальцы, а под конец глаза его наполнились слезами. Он успокоился, только когда взошел на кафедру в лекционном зале и заговорил внятным спокойным голосом:

— …художественная школа без обязательных занятий, где рисунки с натуры, патологоанатомия, орудия, материалы и информация будут свободно предоставляться всем желающим. Я готов изложить эти планы директору и совету попечителей, однако без вашей поддержки я окажусь бессилен.

Ее лицо виднелось в приветственно оживленной толпе, перед ним расступившейся. Toy слегка ей кивнул, озабоченный вещами куда более важными. Правительство лейбористов назначило его министром по делам Шотландии, и, выступая в палате общин, он выдвинул проект создания отдельного шотландского парламента: «Совершенно очевидно, что чем обширнее общественное образование, тем менее возможна в нем подлинная демократия».

Слушатели потрясенно молчали, и в тишине раздался голос премьер-министра, заклеймившего Toy как изменника. Toy уверенными шагами направился к выходу, и тут произошло небывалое. Члены парламента от Шотландии (семьдесят один человек) — лейбористы, консерваторы и либералы, все до единого — покинули зал вслед за Toy. Стоя на набережной Темзы, Toy собирался обратиться к ним с речью, но тут к нему подошел Макалпин с вопросом:

— Привет. Что, нагрели тебя?

— Она не пришла.

— Сука! Слушай, погода отличная, пойдем на этюды вместе.

— Не хочется шевелиться.

— Возьми себя в руки. Будь выше этого.

— Не могу.

Макалпин развернул бумагу на чертежной доске.