V. - Пинчон Томас

В наступление:

— Где твой дом, Профейн?

— Там, где я нахожусь в данный момент.

— Оторван от корней. Кто из них не оторван? Кто из них не смог бы завтра собраться и отправиться на Мальту, на Луну? Спроси их почему, и они ответят: "А почему бы и нет?"

— На Мальту мне плевать с высокой колокольни. — Но что-то есть в этих разбомбленных домах, желтовато-коричневых обломках, бурлящем Кингсвее. Как там Паола назвала свой остров? "Колыбель жизни"?

— Мне всегда хотелось, чтобы меня похоронили в море, — сказал Профейн.

Заметь Стенсил связку в этой ассоциативной цепи, ему открылось бы полное благосклонности сердце. Но они с Паолой никогда не говорили о Профейне. Кто такой Профейн, в конце концов?

По крайней мере, кем он был до сих пор. Они решили оттянуться на вечеринке в районе Джефферсон-стрит.

Завтра была суббота. Раннее утро застало Стенсила в бегах по знакомым, которых он оповестил о предполагаемом третьем попутчике.

Третий попутчик тем временем пребывал в тяжком похмелье. Его Девушка призадумалась не на шутку.

— Почему ты ходишь в «Ложку», Бенни?

— А что?

Она приподнялась на локте. — Раньше ты так не говорил.

— Каждый день мы в чем-то лишаемся невинности.

Не задумываясь: — А как насчет любви? Когда ты перестанешь быть девственником в любви, Бен?

В ответ Профейн скатился с кровати, дополз до ванной и обнял унитаз, собираясь проблеваться. Рэйчел, словно оперная певица, сложила руки у одной груди. "Мой мужчина". Профейн передумал и решил покривляться перед зеркалом.

Она подошла к нему сзади, с растрепанными со сна, распущенными волосами и прижалась щекой к его спине, точь в точь как прошлой зимой Паола на пароме. Профейн рассматривал свои зубы.

— Оставь в покое мою спину, — сказал он.

По прежнему прижавшись: — Так. Выкурил один косяк и уже подсел. В тебе говорит косяк?

— Говорю я. Отойди!

Она отошла. — Куда отойти, Бен, чтоб тебе показалось достаточно? Наступила тишина. Мягко, испытывая угрызения совести: — Если я на что и подсел, так это на тебя, Рэйчел А. — Разглядывая в зеркало недоверчивую Рэйчел.

— На женщин, — сказала она, — на том, что по твоему является любовью брать, брать и брать. А не на меня.

Он принялся яростно чистить зубы. Она видела в зеркале, как огромный цветок лепрозно-окрашенной пены расцветает у него во рту и стекает вниз по обе стороны подбородка.

— Хочешь уйти? — закричала она, — Давай, вали!

Он что-то сказал, но никто из них не понял слов, прошедших через пену и зубную щетку.

— Ты боишься любви, значит есть кто-то еще, — сказала она. — Конечно, пока тебе не приходится что-то отдавать, не приходится к кому-то привязываться, ты можешь говорить о любви. Но о чем бы ты ни говорил, все будет ненастоящим. Это лишь способ самоутвердиться. И унизить того, кто хочет достучаться до твоей души, — унизить меня.

Профейн издавал булькающие звуки в раковине — он отпивал из крана и полоскал рот.

— Видишь, — оторвавшись глотнуть воздуха, — что я тебе говорил? Разве я тебя не предупреждал?

— Люди могут меняться. Неужели тебе никик не сделать усилие над собой? — Она скорее удавилась бы, чем заплакала.

— Мне не измениться. Шлемили не меняются.

— Меня уже тошнит от этого. Ты когда-нибудь перестанешь оправдываться? Ты раздуваешь свою дряблую, нескладную душу до Универсального Принципа.

— А ты со своим «Эм-Джи»?

— Какое это имеет отношение к…

— Знаешь, о чем я все время думаю? О том, что ты — придаток. Что ты твоя плоть — распадешься скорее машины. Что машина сохранится. Даже на свалке она будет выглядеть так, как выглядела всегда, и пройдет тысяча лет, прежде чем она проржавеет до неузнаваемости. Но никакой Рэйчел к тому времени уже не будет. Так, запчасть, дребедень, типа радиоприемника, обогревателя или дворников.

У нее был расстроенный вид. Но Профейн не унимался:

— Я начал думать о шлемилях, о мире вещей, с которыми надо держать ухо востро, только увидев тебя наедине с «Эм-Джи». Мне и в голову не пришло, что это могло быть извращением. Я просто испугался.

— Это только демонстрирует твои познания о девушках.

Он почесал голову, рассыпая по ванной крупные хлопья перхоти.

— Слэб был моим первым мужчиной. Никто из красавчиков в твидовых пиджаках у Шлоцхауэра не добился больше обнаженной руки. Неужели ты не знаешь, бедный Бен, что девушке нужно излить свою девственность — хоть на ручного попугайчика, хоть на автомобиль, — но большую часть времени она изливает ее на саму себя.