V. - Пинчон Томас

Она снова легла — волосы распущены на голом матрасе за головой, дыхание замерло от собственной красоты. Видел бы ее папА.

Манекен в углу оказался легким, и не составило труда перенести его на кровать. Скрестив высоко поднятые колени над его поясницей, она увлеченно рассматривала их в зеркало. Бока манекена через телесного цвета шелк холодили крепко обхватившие его бедра. Зазубренный и выщербленный край шеи подступал к груди. Она вытянула носки и затанцевала в горизонтальном положении, представляя, как смотрелись бы служанки.

Сегодня вечером будут картины, как в "вошебном фонаре". Итагю сидел за уличным столиком в "Л'Уганде" и пил разбавленный абсент. Считалось, что этот напиток вызывает половое возбуждение, но на него он оказывал противоположное действие. Итагю наблюдал за поправлявшей чулок негритянкой-танцовщицей. Он думал о франках и сантимах.

Их было немного. План мог удасться. Порсепич сделал себе имя во французском музыкальном авангарде. Мнения в городе резко разделились однажды композитора громко оскорбил на улице один из самых уважаемых постромантиков. Но, разумеется, личная жизнь Порсепича вряд ли снискала бы любовь потенциальных меценатов. Итагю подозревал, что он курит гашиш. А эти черные мессы!

— Бедное дитя, — повторял Сатин. Его столик был почти полностью заставлен пустыми бокалами. Время от времени русский передвигал их, выстраивая хореографию L'Еnlevement. Сатин пьет вино, как француз, — подумал Итагю, — никогда не напивается до скотского состояния. Но становясь все более и более неуравновешенным, нервным, по мере расширения кордебалета пустых стеклянных танцоров.

— Она знает, куда делся отец? — громко поинтересовался Сатин, глядя на улицу. Ночь стояла безветренная и жаркая. Итагю не мог припомнить ночи темнее. Позади маленький оркестр заиграл танго. Негритянка встала и скрылась внутри. К югу от них огни Елисейских полей высветили тошнотворно-желтое подбрюшье тучи.

— Отец сбежал, — сказал Итагю, — и она свободна. Матери наплевать.

Русский внезапно поднял глаза. На столике упал стакан.

— …или почти свободна.

— В джунгли, понятно, — сказал Сатин. Официант принес еще вина.

— Подарочек. Вы видели, что он ей дарил? Видели, какие у этого ребенка меха, шелка, как она смотрит на свое тело? Слышали, с каким аристократизмом говорит? Все это от него. Или, может, через нее он одаривал себя?

— Итагю, она, пожалуй, могла отблагодарить…

— Нет. Нет, все это просто отражается. Девушка функционирует, как зеркало. Вы, этот официант, шифоньер в пустынном переулке, куда она свернула, — кто бы ни стоял перед зеркалом вместо этого несчастного человека. Вы увидите отражение призрака.

— Возможно, ваши последние сеансы, мсье Итагю, внушили вам мысль…

— Я сказал призрака, — мягко ответил Итагю. — С фамилией не Л'Ермоди, или же Л'Ермоди — лишь одна из фамилий. И призрак этот наполняет кафе и улицы квартала, может, его существом дышат все Округи мира. В чьем образе он воплощается? Только не Бога. Могущественного духа, способного внушить дар поступательного полета взрослому мужчине и дар самовозбуждения девушке, и имя его неизвестно. А если и известно, то он — Яхве, а мы все — евреи, поскольку никто никогда его не произнесет. — Для мсье Итагю это было сильно сказано. Он читал "Ла Либр Пароль" и принадлежал к толпе желавших плюнуть в капитана Дрейфуса.

Женщина стояла около их столика, она не ждала, когда они встанут, просто стояла и смотрела, словно вообще никогда ничего не ждала.

— Не желаете присоединиться? — приветливо спросил Сатин. Итагю смотрел вдаль, на юг, на зависшую там желтую тучу, так и не изменившую своей формы.

Она владела магазином одежды на рю дю Катр-Септамбр. Сегодня вечером она надела навеянное Пуаре крепжоржетовое платье цвета "голова негра", расшитое стеклярусом, с ниспадающей из-под груди светловишневой туникой стиль ампир. Гаремная вуаль, пристегнутая сзади к маленькой шляпке с буйным плюмажем тропических птиц, закрывала нижнюю часть лица. Веер из страусиных перьев с янтарной ручкой и шелковыми кистями. Чулки песочного цвета с изящными стрелками ниже колен. Две черепаховые шпильки с бриллиантами в волосах, сумочка из серебряной сетки, высокие детские ботинки на французском каблуке с лакированной кожей на носках.

Кто знаком с ее "душой"? — спрашивал себя Итагю, искоса поглядывая на русского. — Одежда, аксессуары — вот что определяет ее, выделяет среди заполняющих улицы толп иностранок и путан.