V. - Пинчон Томас

Пара артистичных росчерков пальцами и поворотов кисти.

— То есть, вот так? — Ее глаза загорелись, она закивала. — Понимаешь, он должен гармонировать со всем остальным лицом.

Такой нос, конечно же, не гармонировал. Все, что вообще может гармонировать с лицом — если смотреть с гуманистических позиций — это, очевидно, только то, с чем данное лицо родилось.

— Но, — склонен был он рационализировать, — гармония гармонии рознь.

Итак, нос Эстер. Он должен соответствовать тому идеалу красивого носа, что установлен фильмами, рекламами и журнальными иллюстрациями. "Культурная гармония", как называл это Шунмэйкер.

— Ну что ж, тогда попытаемся на следующей неделе. — Он дал ей время. Эстер трепетала. Это было, как ждать собственного рождения и вести переговоры с Богом — спокойно и деловито — о том, какой именно ты хотела бы появиться на свет.

На следующей неделе она пришла точно в назначенный срок — внутри все сжато, чувствительность кожи повышена.

— Проходи. — Шунмэйкер нежно взял ее за руку. Она почувствовала легкую пассивность и даже некоторое сексуальное возбуждение (самую малость). Ее усадили в зубоврачебное кресло, наклоненное и подготовленное Ирвинг, парившей вокруг, словно служанка.

Носовую часть лица Эстер протерли зеленым мылом, иодом и спиртом. Волосы в ноздрях выдернули, а преддверия обработали антисептиками. Потом ей дали нембутал.

Ожидалось, что препарат успокоит ее, но производные барбитуровой кислоты действуют на разных людей по-разному. Возможно, сексуальное возбуждение тоже сыграло свою роль, но как бы то ни было, когда ее ввели в операционную, она находилась на грани горячки.

— Лучше бы ей дали гиосцин, — сказал Тренч. — Полная амнезия, говорю вам.

— Потише, тормоз, — резко ответил доктор. Ирвинг занималась его арсеналом, а Тренч привязывал Эстер к операционному столу. У пациентки был дикий взгляд; она тихонько всхлипывала и, похоже, уже почти передумала.

— Уже поздно, ничего не поделаешь, — с ухмылкой успокаивал ее Тренч. Теперь лежи тихо.

Все трое были в хирургических масках. Эстер показалось, что в их глазах вдруг появилась недоброжелательность. Она затрясла головой.

— Тренч, держи ей голову, — раздался приглушенный голос Шунмэйкера, — А ты, Ирвинг, будешь анестезиологом. Тебе нужна практика, детка. Принеси-ка новокаин.

На голову Эстер положили стерильные салфетки, а глаза закапали касторкой. Лицо снова прошвабрили, но на сей раз — метафеном и спиртом. Глубоко в ноздри втолкнули марлевые тампоны, чтобы антисептики и кровь не попадали в глотку.

Ирвинг вернулась с новокаином, шприцем и иглой. Сначала она сделала уколы в кончик носа — по одному на каждую сторону. Потом — инъекции вокруг ноздрей, дабы заморозить alae — носовые крылья. Ее большой палец неизменно доводил поршень до упора.

— Вставь иглу побольше, — спокойно сказал Шунмэйкер. Ирвинг выудила из автоклава двухдюймовую иглу, которая легко вошла под кожу, и сделала все уколы — вверх по каждой стороне носа от ноздри до лба.

Эстер никто не говорил, что операция — это больно. А уколы оказались очень болезненными, — никогда раньше она не испытывала такой боли. Ей хотелось корчиться, но свободными оставались только бедра. Тренч придерживал ей голову и оценивающим взглядом искоса смотрел, как она — привязанная извивается на столе.

Новая порция анестетиков — внутрь носа: Ирвинг воткнула иглу для подкожных инъекций между верхним и нижним хрящами, которая дошла до глабелы — бугорка между бровями.

Серия инъекций в септум — костно-хрящевую стенку, разделяющую две половинки носа, — и анестезия завершена. Тренч не упустил сексуальную метафору этого процесса. Он все время монотонно повторял: "Засовывай… высовывай… засовывай… о-о-о это было хорошо… высовывай…", и где-то над глазами Эстер звучало его тихонькое похихикивание. Ирвинг всякий раз сердито вздыхала. Казалось, она вот-вот скажет: "Ох уж мне этот мальчишка!"

Через некоторое время Шунмэйкер начал щипать и крутить Эстер за нос.

— Ну как? Больно?

— Нет, — прошептала она. Шунмэйкер ущипнул сильнее.

— Больно?

— Нет.

— Прекрасно. Закройте ей глаза.

— Может, она хочет смотреть, — предположил Тренч.

— Ты хочешь смотреть, Эстер? Видеть, что мы делаем?

— Я не знаю. — Ее голос ослабел и дрожал на грани истерики.