Месть обреченного - Гладкий Виталий Дмитриевич

Я тяжело вздохнул и без энтузиазма спросил:

– Что ему известно о нашем расследовании? Только давай по-честному, не крути. – Он знает самую малость. Я ведь не дурак и не предатель. – Второе точно, а насчет дурака…

Меня опять начала забирать злость.

– Я представил все как личную инициативу, – сдержанно сказал Славка. – Так сказать, из уважения к его сединам и для сохранения семьи. Наверное, он понял и впрямь мое состояние, а потому решил сдерживать свое ретивое.

– Прижал?

Я спросил и нехорошо ухмыльнулся.

– Не так, чтобы очень… Но убедительно.

– Как он отреагировал?

– Запаниковал.

Я сокрушенно вздохнул.

– Этого я больше всего и боялся…

– Ты меня за недоумка держишь? Мы с ним все обсудили в деталях. Ему ведь тоже соскочить на ходу не так просто – нужны веские причины.

– Нашел? – Да. Он лег в больницу – у него давно сердце пошаливало… – Конечно, конечно, сердце – это серьезно. Работа у твоего тестя чересчур нервная.

Славка посмотрел на меня с подозрением, но я сидел с невинным видом.

– Там у тестя старый друг работает завотделением, – продолжил Баранкин свой рассказ. – Он откопал еще кучу болячек и нацарапал такое медицинское заключение, что хоть сразу в гроб ложись. Тестю, конечно, выразили глубокое соболезнование, но тут же стали подыскивать человека на его место.

– Понятное дело – процесс должен идти непрерывно…

Я говорил издевательским тоном, однако казалось, что Баранкин этого не замечал.

– На это мы и рассчитывали, – сказал он спокойно.

– И что ты предлагаешь?

Славка посмотрел на меня исподлобья и тихо сказал: – Спустить дело на тормозах… – Даже так?

– С материалами, которые мы имеем, еще работать и работать, но, я так понял, не он наша главная цель.

– Ты прав, не он. Ну, а если его сделают козлом отпущения?

– Не успеют. Есть человек – есть проблема, нет его – и тю-тю.

Я саркастически умыльнулся и спросил:

– Похоже, твой тесть думает сделать ноги? – Угадал. – И куда? Если это, конечно, не большой секрет.

– От тебя у меня секретов нет. У тестя есть небольшой домик в Крыму, наследство от родителей, вот он туда и переберется. Для поправки пошатнувшегося здоровья. Как видишь, все чин чинарем, комар носа не подточит. – Ладно. Я закрываю глаза и затыкаю уши. – Спасибо,

– Но если его имя всплывет в связи с чем-то более крупным, нежели то, что нам известно по имеющимся материалам, тогда я ничего не гарантирую. У меня просто не будет выбора.

– Даю слово, там все!

– Не петушись. Чужая душа – потемки. И не всегда желаемое стыкуется с действительным. Кстати, не забудь посоветовать тестю, чтобы он не раздавал свой новый адрес направо и налево.

– Он далеко не дурак, Серега. Все уже знают, что он уезжает в родные места, на Урал. Правда, он там жил всего семь лет, но врачи настоятельно советуют вернуться в те края, где родился, – это благотворно действует на организм…

Я здорово удивился такой предусмотрительности и сказал:

– Ну он у тебя и жох… Чувствуется старая закалка.

– Передать твои слова? Для него это будет лестно.

Я разозлился:

– Слушай, вали ты со своим родственничком, пока трамваи ходят! И вообще – не трави душу. Из-за твоих семейных перипетий я сегодня стал последним дерьмом.

– Прости, Серега…

– Да ладно, чего уж там… Может, когда и ты мне спину прикроешь.

– Клянусь матерью! – Другому бы не поверил, а с тобой у меня нет выбора.

Я уже вознамерился продолжить эту благодатную тему, чтобы взбодрить себя – разговор о тесте Баранкина поверг меня в черную меланхолию, – как зазвонил телефон.

– Тебя, – протянул мне трубку Баранкин. – Снова Сандульский.

– Меня нету!

– Я уже сказал, что ты на месте… – виновато пробормотал Славка.

– А, черт с ним, давай. Здорово! – рявкнул я в микрофонную чашечку. – Что это ты с утра пораньше названиваешь? – Сергей, нам нужно встретиться… Голос Сандульского дрожал и прерывался.

– Я, между прочим, на работе, и надо мною куча начальников, которые зорко бдят, чтобы я отрабатывал свой паек сполна, а не болтался хрен его знает где и с кем.

– Я тебя очень прошу!

В трубке раздались шорохи, скрип и хлюпающие звуки.

Он что, рыдает? – подумал я. На Жоржа это не похоже. При всем том, он всегда был гибким и скользким, как уж, и мог выкрутиться из любого положения.

– А по телефону мы не можем пообщаться? – Что ты, нет! Судя по всему, Сандульский был в панике.