Обреченный убивать - Гладкий Виталий Дмитриевич

Ему лет сорок. Белый халат и стетоскоп в нагрудном кармане. Врач?

Он оборачивается и щелкает пальцами. Теперь его лицо совсем не похоже на лик херувима; глаза налились серым свинцом, в мягком, бархатном голосе зазвенела сталь:

– Обед! Да побыстрее, копуши!

В комнату входит девушка с подносом. На нем судочки, апельсиновый сок в высоком хрустальном стакане.

Девушка неземной красоты, таких мне приходилось видеть только на обложках журналов мод.

– Подкрепитесь. Вам это сейчас в самый раз…

Голос русобородого Айболита журчит, как ручей. Волк в овечьей шкуре…

Они уходят. С улыбками, будто я самый дорогой гость.

Только теперь ощущаю, как сильно проголодался. Голова пуста, мысли беспорядочны, а потому я и не пытаюсь что-либо понять, а тем более – осознать очередную метаморфозу, которые сыплются на меня словно из рога изобилия.

Ем. Все вкусное, изысканное и сытное. Такое впечатление, что нахожусь в отдельном кабинете одного из лучших московских ресторанов.

Пока утоляю зверский голод, свет гаснет и в окно украдкой проскальзывает первый солнечный луч. Значит, все-таки утро.

Прихватив стакан с соком, подхожу к окну. И едва не роняю его на пол, застеленный коврами, – передо мной распахнутая перспектива сказочно красивого сада или парка, сразу трудно сообразить.

Легкий ветерок ласково шевелит кроны деревьев, на ровно подстриженных газонах вспыхивают мириады росинок, фонтан с бронзовой фигурой обнаженной купальщицы сплетает свои струи в прозрачные искристые кружева, ежесекундно меняющие узоры… благодать… райские кущи…

НЕУЖЕЛИ Я УЖЕ ТАМ!?

От этого озарения мне едва не стало дурно. Чтобы не свалиться на пол, я как-то доковылял до кровати и рухнул на нее, все еще сжимая в руках полупустой стакан. Упал и рассмеялся.

Дурачок, ах какой дурачок… Таким, как ты, рай заказан. Ждет тебя нечто иное, и вовсе не при солнечном свете. А может это полустанок, так сказать, промежуточная станция, чистилище?

Мои бредовые размышления прерывает бородатый херувимчик:

– Все в норме? Идти сможете? Обопритесь на меня… Ничего-ничего, я крепкий.

Да уж. Несмотря на хрупкую внешность, под халатом я ощущаю стальные, тренированные мышцы и ремни кобуры, присобаченной слева, под мышкой. Не думаю, что и в потустороннем мире пользуются подобными изобретениями злого человеческого гения…

Коридор похож на гостиничный, но с претензиями – весь в дорогих коврах, широкий, с нишами, в которых притаились бюсты (мраморные!) древних мыслителей и еще бог знает кого.

Стены до половины обшиты дубовыми панелями, а потолок в такой же лепнине, что и в моей келье. Люстры – сплошной хрусталь; по-моему, его даже чересчур много; бесконечное сияние и трепетные блики.

Шик. Супер.

Кабинет поражает воображение величиной и убранством. Две самые длинные стены закрыты шкафами с книгами, а на остальных висят старинные картины в золоченых рамах, богатейшая коллекция холодного оружия почти всех веков и народов, африканские маски и еще какая-то чертовщина, наверное, амулеты дикарей.

В одном из углов – мраморный камин с антикварными часами и креслом-качалкой перед ним; там же лежит огромный черный дог со свирепыми глазами беспощадного убийцы.

Пес при нашем появлении не издал ни звука и даже не шелохнулся, но мышцы под холеной лоснящейся шкурой напряглись, заиграли. Похоже, ему не нужно приказывать "Фас": одно лишнее движение, даже отдаленно смахивающее на угрозу жизни хозяина, – и внушительные клыки в мгновение ока разорвут горло незадачливого дергунчика.

– Присаживайтесь, молодой человек. Сюда, поближе, к свету… – Человек вынырнул из ниоткуда, беззвучно и внезапно. – Фу, Зорро! – резко приказал он вскочившему догу – видимо, псу я чем-то не понравился. – Не бойтесь, он у меня смирный.

Так я ему и поверил…

– Я не боюсь. – Как же, как же, наслышан…

Человек коротко хохотнул и уселся в фирменное кресло – вертушку с высокой спинкой.

Только теперь я рассмотрел его как следует.

Ему было уже немало лет. Сколько? Сразу и не определишь. Но за пятьдесят – это точно. Загорелое, обветренное лицо и подвижное, сухощавое тело указывали на то, что он не чурается физических упражнений и любит морские путешествия.

Седые волосы бобриком обрамляли огромный выпуклый лоб мыслителя, а жемчужной белизны зубы, как у голливудских кинозвезд, навевали крамольные мысли об их искусственном происхождении.