Иосиф Сталин. Начало - Радзинский Эдвард

— Надо было принести с собой топор.

— Не надо. — Арчиль показал наверх. Там в свете луны зияло отверстие.

По стропилам мы добрались до отверстия и сквозь него проникли в часовню. Пол настелить не успели, внизу была земля. Помню, как мы разожгли лучины и начали рыть под иконостасом. Гроб оказался глубоко в земле. Но мы копали споро. И наконец лопата стукнула о крышку. Подняли гроб. Сбили крышку и в тусклом свете лучин увидели бороду и сложенные крест-накрест руки… Боже, чего там только не было! Золотые кресты, иконы в золотых окладах с драгоценными камнями, пасхальные яйца Фаберже… Мне почему-то стало не по себе. Я старался не глядеть на труп, Арчиль же развеселился и даже начал острить:

— Ну что, Григорий, не жалко с таким добром расставаться?

И принялся споро очищать гроб.

Наконец я взглянул на лицо трупа. Клянусь, оно было страшно… В свете луны — призрачное, безглазое.

Мы все забрали. Оставили только небольшой деревянный образок.

Впоследствии начальник Арчиля капитан Климов отыщет гроб. Откроет и ничего не найдет, кроме этого образка. Об этом будет много написано потом. Климов организует сожжение трупа. Старца вывезут из Царского и сожгут по дороге. Но Григорий отомстит ему. Был слух, что Климова вскоре убили на войне, причем он, как и Григорий, сгорел, но только в танке. Хотя точно не знаю…

Про Климова я узнал позднее. А вот с Арчилем беда случилась на моих глазах.

Когда мы спускались по стропилам, он все хохотал, веселился и… оступился. Его последний вопль описать не смогу… Арчиль напоролся на оставленный строителями огромный острый брус. Брус пропорол ему грудную клетку и разорвал сердце…

Мешок с драгоценными вещами лежал рядом. Я все-таки решился — взял его…

Принес все это Кобе, рассказал про Арчиля, спросил:

— Может, не надо? Может, лучше на место положить?

— Надо, — ухмыльнулся Коба, — ох как надо…

Долго мне все это снилось, долго я просыпался ночью от крика, долго не решался отнести эти вещи перекупщикам. Наконец отнес. Но пока раздумывал, ситуация вдруг чудесно изменилась. У нас появились деньги. Очень большие деньги.

С конца марта с Кобой начали происходить странные вещи. Как я уже писал, он стал властью. Первое время он был очень активен в Совете — много выступал, славил наступление на фронте, требовал захватить у Турции проливы — старую мечту русских царей. Но с конца марта Коба загадочно переменился. Теперь — никаких выступлений. Этакий постоянный молчун, просиживающий штаны. Помню, меньшевик Суханов спросил меня: «Зачем вы вообще послали в Совет это тусклое, серое пятно? Не подыскать ли вам кого-нибудь другого?»

Но я научился понимать моего друга Кобу. Я не сомневался: его шахматная партия продолжалась, и мой великий друг сделал новый ход.

…Меньшевика Суханова Коба тоже расстреляет…

В это время в Петрограде появилась главная красотка партии — Сонечка Коллонтай. В партии были две главные чаровницы — Инесса Арманд и она, Сонечка. Но если Инесса хранила верность одному любовнику — Ильичу, то Сонечка была верна любви вообще. Оттого предметы ее любви часто менялись, если не в сердце ее, то в постели. Не скрою, обе дамы пленили меня (пленить меня не составляло труда, в те годы я постоянно пребывал в чьем-нибудь плену). Я упоминаю о моей страсти к этим двум женщинам только потому, что обе они мне отказали. О партийных дамах, павших жертвой моего южного темперамента, умолчу. Истинный мужчина обязан заботиться о чести дам, пусть даже дам былых времен…

Инесса отвергла мои ухаживания с брезгливой гримасой, означавшей: «Ведь вы наверняка знаете… И смеете думать!..»

Коллонтай сделала это очаровательнее — кокетничала, оставляла надежду. Но я был не в ее вкусе. Она любила высоких мужчин с шершавыми рабочими руками, желательно безмозглых. Я называю это «английский вкус». Очень родовитые и очень умные английские аристократки обожали спать со своими кучерами. Так что мне предпочли тогда рабочие руки глупца Шляпникова. Шляпникова сменит матрос Дыбенко с телом гиганта и разумом ребенка…

Но все это впоследствии. Тогда же, в марте 1917 года, Коллонтай только появилась в Петрограде и тотчас посетила дворец Кшесинской. Вручив мне письмо Ильича, адресованное петроградским большевикам, велела немедленно передать его Кобе. После чего попросила проводить ее в гардеробную бывшей хозяйки. Предвкушая представление, я с готовностью повел ее туда. Помню, как торопливо она распахнула дверцу шкафа и… ахнула. Там стояли ружья, купленные на драгоценности из распутинской могилы. Я не стал ее долго мучить, привел в темную кладовку, где были свалены в огромную кучу туалеты балерины. Она буквально улеглась на эту гору и застонала от восторга.

— Для достижения настоящего удовольствия вам надо добраться до норковых шуб, погребенных под платьями, — сказал я.

Когда я уходил, она уже начала раскопки — платья балерины летели в разные стороны. Я оставил ее на счастливом пути к мехам.

Вышла она нескоро, но в великолепной горностаевой шубке. После чего осведомилась о драгоценностях. Я отдал ей жалкие непроданные остатки — серьги и три кольца. Объяснил, что остальное ушло на нужды партии. Она попросила список покупателей. Я понял, что она хочет что-то выкупить.

И тогда впервые подумал: она привезла с собой не только ленинское письмо, но и деньги.

Ленинское письмо я отвез в редакцию «Правды» Кобе.

Коба прочел мне вслух отдельные фразы. В письме Ильич исступленно поносил и Кобу и Каменева и обещал по приезде хорошенько отлупить обоих и объяснить, что такое линия партии и истинный марксизм.

— Он приедет, — сказал Коба.

— Но каким путем? Германия не может их пропустить. Они граждане страны-врага.

Коба повторил:

— Он приедет, — и добавил одно имя, мне хорошо знакомое: — Парвус.

После чего молча выдвинул ящик стола. Я не поверил своим глазам. Ящик был буквально набит валютой — шведскими кронами.

— Она привезла на нужды партии. Очень много шведских крон, полученных в немецком банке.

Я уставился на Кобу в недоумении.

Только впоследствии я узнал… Все тот же загадочный Толстяк Парвус. Он написал меморандум для вермахта и генерала Людендорфа. Эти документы после войны нашли в архиве немецкого МИД, а немцы не успели их уничтожить… Думаю, не хотели. Это был «подарок» погибавшего Гитлера победителю Кобе. В меморандуме Парвус объяснял генералам, что большевики — самая боеспособная партия, всецело подчиненная человеку со стальной волей, Ленину. Это единственная партия, которая сможет разложить армию, устроить Революцию и вывести Россию из войны.