Княжий пир - Никитин Юрий Александрович

Добрыня заставил Снежка вломиться в ближайшую рощу. Деревья сплошной стеной, ветви до самой земли. Едва углубились, он соскочил на землю, расседлал, заставил Снежка напиться прямо из баклажки, поспешно вытер досуха взмокшие бока и брюхо. Снежок все еще дрожал и вращал огромными, как мельничьи жернова, по-детски испуганными глазами.

— Какие-нибудь заговоры знаешь? — спросил Добрыня.

— Откуда? — ответила Леся виновато. — Я ничем не болела. И тятька мой не болеет…

Она слезла на землю. Ее кобыла тоже в мыле, в глазах страх. Добрыня с раздражением отмахнулся:

— Да на хрена вы мне оба с тятькой! У меня коня сглазили! Чертовы отморозки… Еще бы чуть…

Леся похолодела. Так это и есть те страшные отморозки, о которых столько жутких историй? Когда уходишь в дальний и опасный путь, то тебе желают: если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой… А здесь смерть, попади им в лапы, не будет мгновенной. Слишком уж страшные россказни ходят про этот народ!

Когда-то, как рассказывают деды, а те слышали от своих дедов, через эти края двигалось племя в поисках лучших земель, лучшей травы для своих коней. Многие народы так переселялись и переселяются сейчас, в поисках лучшей доли. Как вот пришли из неведомых земель угры и угнездились среди западных славянских земель, как пришли золотоволосые и синеглазые русы на земли восточных славян или черноволосые и черноглазые болгары на земли южных.

Но застигла это племя по дороге ранняя зима. Ударили морозы, а потом и замела метель, да такая страшная, что две недели только сыпал и сыпал снег, укрыл все кусты, а от деревьев над снегом остались только верхушки. Все племя осталось под снегом. Но прошла морозная зима, растаяли снега, и… оказалось, что каким-то неведомым путем из племени выжили двое детей. Страшен был их облик! Отмороженная плоть отваливалась ломтями, но все-таки выжили в богатом дичью и ягодами лесу. А потом от них самих пошли дети, страшные обликом, угрюмые и недобрые. Непонятно, что мороз с ними сделал, что отнял человеческое, но взамен отморозки научились недоброй власти над лесными зверями и птицами. Говорят, даже деревья могут словом заставить засохнуть!

Она механически вытирала коня досуха, а рядом Добрыня целовал своего Снежка в теплые бархатные ноздри, гладил по умной морде, шептал в уши ласковые слова. Леся косилась в их сторону, хоть и прислушивалась к странной тишине за их спинами. Даже кузнечики перестали стрекотать в поле за рощей, откуда они прискакали. Она чувствовала, как в душе поднимается злость, хотелось закричать, ударить этого прекраснолицего надменного витязя, которого всегда ставили в образец.

С трудом удержалась, это все марево отморозков, они сильны в гадком колдовстве. Хотя первый раз ей так захотелось ударить его по голове, вбить в землю по уши, когда он вылез из пещеры и спросил тупо, где же Амира… Но наверное, это все-таки чужое гадкое колдовство, ибо ей до хруста костяшек в кулаке хочется шарахнуть его по голове, когда он гладит и целует коня в бархатные ноздри…

Добрыня вздрогнул, когда Леся прошептала тоненьким голоском:

— Недоброе место… Чую, черный морок ползет меж деревьями.

— В нашу сторону?

Она прошептала еще тише:

— Да. Наблюдает за нами.

Добрыня громыхнул:

— Да? Тогда не горбись.

— Не горбись? — переспросила она. — Почему? Тогда колдовство не подействует?

— При чем тут колдовство? — сказал он раздраженно. — Спина должна быть ровной, а выпуклости… ну, в других местах. Даже если подкрадываются прямо сейчас, все равно нельзя терять людского вида… как потеряли эти.

Леся огляделась, погладила коня, даже придержала ему пасть, чтобы не заржал, пугливо прислушалась.

— Что они хотят?

Добрыня буркнул:

— Ну, как и все… Больше земли, больше места для охоты, больше земли для сел или нор… А для этого надо согнать соседей. А чтобы изгнанные не спорили — всех убить.

Она вздохнула с облегчением:

— Все как обычно? А я уж всякие страсти надумала.

— Как обычно, — подтвердил он. — Только у них, кроме топоров, что понятно, еще и нечистые чары. А это похуже.

— У меня есть обереги, — сообщила она торопливо.

— У меня тоже, — ответил он. Пальцы коснулись рукояти меча. Нечисть, как известно, боится обнаженной стали. — У меня тоже есть обереги.

Она вздрогнула:

— Светлое небо!.. У нас на реке часто лягушки вмерзают в лед. Катаешься зимой, а они смотрят на тебя из глыбы льда выпученными глазами… А весной, когда лед растает, оживают.

— Да, — согласился он, — как лягушки или рыбы… Но с лягушками ничего не происходит. Или происходит, но мы не различаем: лягушки все равно лягушки — размороженные или не замерзавшие. Но в человеке что-то вымерзает важное… Отморозки живут как те же лягушки или рыбы: едят, пьют, плодятся. Врага убивают, тоже едят. У них нет наших дуростей вроде любовей, из-за которых парни бросаются на нож, а девки топятся, или там, слово дал — сдержи, хоть для этого пришлось бы умереть…

Она посмотрела на него с неуверенностью:

— Но тогда… они должны побеждать.

Добрыня с некоторой неуверенностью покрутил головой:

— Должны. Но не побеждают. Стало быть, что-то в нашем дурном «дал слово — сдержи» есть жизненно важное. Если не для человека, то для племени.

Она сказала беспомощно:

— Ну, придумай же что-нибудь!..

— Что?

— Ну хоть что-то! Ты же хитроумный…

— Да ну.

— Тятя говаривал, что если не помогает шкура льва, то надевают шкуру лисью… А о тебе слава идет, что ты хитроумный, на двунадесяти языцех говоришь как сорока, любого мудреца вокруг пальца…

Он прорычал:

— Когда ждут лисьих хитростей, нет ничего проще… и умнее, чем появиться в шкуре льва.

Снежок тряхнул ушами, Лесе почудилось в карих конских глазах удивление. Добрыня положил обе ладони на седло, оглянулся на девушку:

— У нас нет времени.

— Что ты хочешь делать?

Уже с седла ответил сурово:

— Прорываться — погибнуть, остаться — умереть. Но лучше погибнуть, чем умереть.

Она торопливо взобралась на лошадь, в голове вертелось: а какая разница — погибнуть или умереть, это ж все то же, он нетерпеливо ждал, наконец она уже в седле натянула лук, наложила стрелу на тетиву.

— Готова?

— Добрыня… — выдохнула она. — Я… в этот смертный час… когда…

С той стороны раздался вой, в котором не было ничего звериного. Мороз пробежал по коже Леси, а внутри все застыло. В ответ прогремел как гром яростный клич, блеснуло лезвие длинного меча. Снежок взвизгнул, встал на дыбки.