Княжий пир - Никитин Юрий Александрович

Леся ударила пятками под конские бока. Деревья замелькали, встречный ветер ударил в лицо и разметал волосы. Снежок и блистающий всадник неслись впереди, как брошенная рукой великана серебряная гора.

Так вот оно что уготовано проклятым демоном! Его трясло, сердце бухало как молот, легкие кипели, как в котле, нечто яростное рвалось на свободу, красная пелена застила взор. Страшный жар пошел от его тела, он услышал яростный вскрик:

— Слава!

Впереди выросли костлявые фигуры. Бледные лица уставились большими водянистыми глазами. На миг по телу прошла вроде бы рябь, как от холодного ветерка, но его ярость сожгла, отбросила чужие чары, он налетел конем, ударил, с диким наслаждением ощутил, как лезвие рассекает плоть, перерубает суставы, кости, как конь сбивает грудью телеги, повозки, рушит шатры, а его меч без разбору рассекает как мерзкие тела, так и все, что мелькает на расстоянии вытянутой руки с мечом: людские постати, коней.

Иногда кто-то успевал упасть, пронзенный стрелой, и тогда Добрыня рычал как зверь и гнал коня дальше. Те отморозки, что пришли по их следам, остались разрубленными тушами, а конь вылетел в низину, впереди десятка два хат…

Снежок покрылся потеками слизи, шерсть на боках слиплась. Меч рассекал тела легко, словно пролежавшие до весны тела утопленников. Во все стороны брызгало желто-зеленым, Добрыня орал от отвращения, гнал коня вперед, ломил стену белесых тел.

Отморозки схватились за оружие, наконец поняв, что их тайная мощь не согнула странного человека, не привела к покорности. А Добрыня, осатанев, ломился, повергал, крушил, топтал конем, несся дальше, убивал. Доспехи начали нагреваться, во рту стало сухо и царапало десны. Он уже не кричал, а хрипел, руку в плече ломило, а меч постепенно обретал вес.

Он услышал слабый крик, понял с недоумением, что это уже давно звенит в его голове. С трудом оглянулся. Леся с пустым луком неслась на коне следом, волосы треплет ветер, рот разинут.

— Добры… Добрыня!.. Остановись!

Снежок, услышав ее голос, уперся копытами, пропахал землю в четыре борозды. Его шатало как тростник под ударами ветра. Шерсть стала грязно-зеленой, потеки сползали по гладким бокам и срывались крупными каплями на землю. Добрыня с отвращением мотнул головой, брызги полетели, как от вылезшего из реки крупного пса.

— Что? — проревел он яростно.

— Мы прорвались! — прокричала она ликующе. — Прорвались!.. Давай вправо, там дорога вдоль реки!..

Добрыня непонимающе огляделся. Белесые тела мелькали за хатами, а на дороге и перед домами корчились в лужах слизи разрубленные… даже не тела, а куски тел, разрубленные так страшно, что он сам смутно подивился собственной ярости.

— А где же…

— Уходим! — закричала она. — Пока они не придумали что-то еще!

Снежок, снова не дожидаясь решения тугодумного хозяина, потрусил вслед за кобылкой Леси. Та не дралась, как он, не била копытами и не рвала зубами, не кидалась из стороны в сторону, сил больше, неслась вскачь, стараясь уйти как можно дальше.

Меч вдруг потяжелел настолько, что рукоять, как живая рыба, пыталась выскользнуть из облепленных слизью пальцев. С трудом попал в ножны, длинное лезвие с облегчением скользнуло в щель, рукоять звонко щелкнула о железное кольцо.

От слабости в глазах потемнело, он несколько мгновений непонимающе смотрел в черноту, а в ушах стоял тонкий комариный звон. Доспехи давили на плечи, сжимали грудь. Он попытался вздохнуть глубоко, но тяжелое железо держало его внутри как в панцире слабое тело рака. Такое с ним бывало всего два-три раза в жизни: после страшных изнуряющих боев, что длились неделями, тогда он падал и отсыпался по трое суток кряду. Но сейчас чертовы отморозки задержали его вряд ли больше чем на пару часов… чары, черные чары!

Лицо Леси было таким же бледным, как у отморозков, только огромные, как блюдца, глаза постоянно косили в сторону, пытаясь заглянуть за спину.

— Неужто вырвались? — проговорила она дрожащим голосом. — Разве из лап отморозков…

— Наверное, мы первые.

Впереди раздался низкий тягучий звук. Конь Леси присел на круп, пятился и мотал головой. С удил летели клочья желтой пены. Снежок фыркал и пытался отступить. Глаза его стали испуганными.

— Это что же… — крикнула Леся испуганно. — Волчья стая?

— Стая, — прорычал Добрыня, — только не волчья.

Он оглянулся. За спиной показалась толпа отморозков. С десяток на конях, остальные валили, как грязная стая зверей. Он чувствовал себя затравленным зверем, ибо справа отвесная глиняная стена, слева — болото. Броситься в болото, чтобы не попасть в лапы отморозков… или этих, завывающих впереди… Не по-мужски тонуть, когда можно умереть от ран!

— Вперед! — закричал он страшно. — Вот оно!

— Что?

— Мой день!

Снежок пошел в тяжелый галоп, но каждый скок короче предыдущего, вскоре конь перешел на шаг. Добрыня вытащил меч, левую руку продел в ремень щита. Тело ныло, отказывалось с прежней силой и ловкостью двигаться, разить, повергать, сокрушать врага, пока не останешься один, с горящими от жажды боя глазами и забрызганный до ушей чужой кровью…

— Какой день? — прокричала Леся.

— Мой! — ответил он страшным голосом. — Тот самый!

Снежок, повинуясь наказу, сделал прыжок, затем затрусил рысью, перешел на грунь, а когда из кустов и словно бы прямо из-под земли вынырнули темные фигуры, остановился как вкопанный.

Леся торопливо наложила стрелу на тетиву, выбросила рывком вперед другую руку и отпустила толстое древко с гусиным пером в расщепе. Тут же заблистала оранжевыми искрами полоса булата в руке Добрыни, а темная фигура, в которую Леся направила первую стрелу, вскричала таким страшным голосом, что кровь застыла в жилах, а пальцы онемели, не в силах взять другую стрелу.

Зверь, который повалился на спину и пытался передними лапами выдернуть стрелу из горла, не был зверем, а лапы не лапы, а руки! Заросшие шерстью, со страшными когтями на пальцах, но это человек, страшный и отвратительный, с желтыми глазами, остроконечные уши покрыты шерстью…

Песиглавцы, мелькнуло в голове панически. Страшный народ, который спустился с Карпат… и теперь идет по земле!..

Добрыню окружили со всех сторон плотным валом. Лесю пока не замечали или пренебрегали, на витязя бросались с диким воем, у многих в руках блистали ножи. Острые зубы блестели в кровавом закате страшнее ножей, почти такие же длинные. Леся успела подумать, как же умещаются в пасти, когда закрывают, но руки уже заученно хватали стрелы, бросали на тетиву, щелчок по рукавице, и тут же новая стрела выскальзывает из колчана…