Сингомэйкеры - Никитин Юрий Александрович

Я пробормотал снова:

– Да, но… все, когда произносят слово «общество», подразумевают общество своей страны!

– Согласен, – ответил он мягко. – Что ж, мы – первые, кто заботится обо всем человечестве. Для нас нет разницы не только между населением европейских стран, но даже мусульмане, которые сейчас с Западом в жесткой конфронтации, а кое-где даже идут бои, – для нас такие же люди, как и жители Берлина, Парижа, Москвы или Лондона. И мы помогаем им в меру своих сил поддерживать мир, гасим конфликты…

– И что, – спросил я почти шепотом, – удается?

– Гасить конфликты?

– Да.

Он грустно улыбнулся:

– Иногда удается.

Я молча допивал кофе, совершенно ошеломленный и раздавленный. За спиной Кронберга маячат миллиарды долларов, но все они вкладываются в операции не для разжигания по планете войн, а для их удушения?

Глеб Модестович наблюдал за мной с мягкой отеческой улыбкой, как смотрит умудренный опытом родитель на дитятю, что изрекает непререкаемые детские глупости, вроде того, что никогда не женится, будет моряком или дворником, чтобы первым собирать на тротуаре красивые пуговицы.

– Евгений Валентинович, – заговорил он снова, с сожалением отставляя чашку, – мы не прекраснодушные глупцы, как вы могли подумать… сперва. Напротив, мы видим дальше правителей государств, которые озабочены сиюминутными проблемами. Спокойствие в Кении необходимо Штатам и Европе, куда идет кенийская нефть, Индии и Китаю, куда Кения поставляет алмазы для технических нужд, Аргентине, Венесуэле, России, Перу… да вы сами знаете, насколько мир сейчас тесно связан! Очередной взрыв на нефтепроводе в Турции – и вот уже падают акции нефтяных бирж по всей планете. Взлетают цены на нефть и любое топливо, а следовательно – на любую продукцию, – замедляются темпы роста всех индустриально развитых стран… Рухнула ипотека в США – сразу прокатилась цепочка кризисов по всему миру… Я уж не говорю, что немедленно начинаются споры в обществе: принимать или не принимать в ЕС Турцию и прочие исламские страны, это оставим за кадром. Наша цель проще: обеспечивать научно-техническое производство во всех странах. Для этого, как понимаете, нужен мир и… процветание!

Я сказал осторожно:

– Да, но…

– Договаривайте, – посоветовал он. – Здесь вы среди своих.

– Одного мира маловато, – закончил я.

– Точно, – сказал он удовлетворенно. – В Советском Союзе был мир, никаких конфликтов, но то была тишина могилы. И наука постепенно хирела… А чтобы из человека выжать все соки, нужна именно демократия!

Он засмеялся, показывая ровные красивые зубы. Слишком ровные и слишком красивые, чтобы быть естественными.

– И свобода, – поддакнул я.

– Демократия и свобода, – согласился он. – Только они позволяют человеку раскрыть все свои возможности… иначе конкуренты затопчут. И то общество, где свобода и демократия реализованы наиболее полно, опережает по темпам развития те, где свобод недостаточно, где власть правительства слишком сильна, где ограничений многовато… Люся, принеси еще кофе! Я по глазам вижу, что Евгений Валентинович тоже не против.

Через полминуты вошла Люся, в руках поднос с дымящимися чашками и горкой печенья, но брови сурово сдвинуты, спросила строго:

– А не много на сегодня?

– Всего вторую чашку! – возмутился Глеб Модестович.

– День только начался, – напомнила она неумолимо. – Ладно, если попросите еще, то я сначала измерю вам кровяное давление. А то и анализы некоторые возьму!

Последние слова она произнесла таким угрожающим тоном, что Глеб Модестович только жалобно вздохнул, а она, поглядев на него строго, удалилась.

Я взял чашку, что поближе ко мне, и сдобное печенье. Глеб Модестович в неудовольствии посмотрел на закрывшуюся дверь.

Я сказал осторожно:

– Значит, посылаете не только зерно и медикаменты?

Он криво усмехнулся, покачал головой.

– Вы сами понимаете, что так почти никто не делает. Уже не делает. Ну, если где-то землетрясение, то да, направляем зерно, медикаменты и палатки. Однако если где-то просто ужасающая бедность длится и длится, то мы таким людям даем не рыбу, а удочки.

– А, это понятнее…

Он кивнул:

– Вот-вот. А из этого вытекает и следующее допущение. Чтобы удочки у них не отобрали, мы помогаем в тех местах – заметьте, я не говорю «странах», я говорю «местах», это не случайно! – помогаем установить более справедливый режим управления. Это можно называть хоть оранжевыми революциями, хоть военными переворотами – неважно. Главное, чтобы там установился мир и чтобы люди жили богато и счастливо. Словом, мы стараемся предусмотреть все возможные конфликты и заранее предложить способы их решения.

Я пробормотал:

– Но, простите, я все еще не уяснил свою роль. Что я должен делать?

Он сказал терпеливо:

– Сейчас поясню. Простите, что зашел издалека, но так понятнее. Все понимают, что глобализация уже не в младенчестве, но мало кто понимает, на какой она стадии. И какой уровень сотрудничества между… между умными людьми разных стран, рас и религий. Словом, мы уже сейчас заботимся о предотвращении войн всюду, даже в странах, которые по старинке считаются нашими противниками.

Я кивнул, на душе потеплело, хотя некоторая настороженность ворочается в груди, царапая костяным панцирем. Похрустывая печеньем, я сказал торопливо:

– Да-да, когда-то станем одним человечеством.

Он произнес со вздохом и очень терпеливо:

– Мы как раз и работаем над тем, чтобы стали. Нет, это я неверно выразился. Мы как раз не стараемся слить все страны и нации воедино. Для нас это не важно. Точнее, мы не глобалисты. Как и не антиглобалисты. Для нас важно, чтобы люди не голодали, не воевали, не спорили из-за цвета кожи и вероисповедания! Чтобы не устраивали терактов и всего того, что портит качество жизни и тормозит прогресс.

Я произнес медленно:

– Святость человеческой жизни?

Он улыбнулся горделиво, словно это именно в нашей фирме и как раз в его отделе возникло это понятие, но я встречал его еще в Библии, так что не надо, хотя, если честно, об этой святости вспомнили и заговорили совсем недавно.

– Святость человеческой жизни, – повторил он торжественно. – Вы правы, это у нас во главе угла. Никто не смеет на нее посягать! Потому не должно быть войн, терроризма и даже преступлений…

Я невольно переспросил:

– И преступлений?

Он кивнул:

– Вы быстро хватаете. Насчет преступлений, вы правы, вопрос сложный и очень спорный. Потому с большинством так называемых преступлений мы даже не боремся. В человеке заложено бунтарство, что нередко выливается в проступках против общества… но это не значит, что человек обязательно плох.