Сингомэйкеры - Никитин Юрий Александрович

Глеб Модестович наконец зашевелился, все почтительно затихли, а он проговорил в полной тишине негромким властным голосом:

– Как результат, во всех этих учреждениях перестанут обсуждать выборы в парламент и предвыборные программы кандидатов в президенты… Неплохо-неплохо.

Я сказал быстро:

– Но это только первый шажок!.. Второй – это клубы, дискотеки, кафе, рестораны, трибуны спортивных стадионов… Очень скоро это выплеснется и на улицы.

Он сказал задумчиво:

– Вид обнаженных женщин на улице, обнаженных хотя бы до пояса… гм… способен не только предотвратить подготовку к митингу, но и вообще отменить забастовку, а то и революцию. Игривое настроение в обществе продлится довольно долго.

Цибульский вставил:

– Как медик могу сказать, что на таком же повышенном уровне продлится не менее трех-четырех месяцев. Затем несколько спадет и будет спадать, но не опустится до нынешнего. То есть нужное нам благодушие и хорошее настроение общества будут поддерживаться на более высоком уровне, чем нам удается сейчас.

Жуков пробормотал:

– Но достаточном ли для того, чтобы дотянуть без крупных катаклизмов до Судного Дня…

Цибульский фыркнул:

– Если было бы достаточно, нам можно бы свернуть всю работу и сложить лапки, дожидаясь. Увы, эта сволочь по имени жизнь еще подкинет нам задачи! Головоломные.

– С такими ребятами, – сказал Арнольд Арнольдович, – как наш юный гений, будем решать, решать…

Я ощутил горячую благодарность к нему, а на Цибульского посмотрел с неодобрением. Глеб Модестович нетерпеливо постучал карандашом по столу.

Все утихли, он сказал негромко:

– Роберт Панасович, займитесь развертыванием широкой кампании. Позаботьтесь, чтобы эта новость попала во все выпуски новостей и чтоб прозвучала в достаточно сенсационной форме. В лучшее время эфира. А потом чтобы повторили несколько раз. Хотя новость такая, что не забудут, но лучше напомнить, чтобы натолкнуть на разные идеи… Думаю, еще до начала финансированной и направляемой нами кампании кое-где начнут сами…

Тарасюк быстро записывал, спросил, не поднимая головы:

– Тогда можно сегодня же начать пропаганду… гм… здорового образа жизни в тех кафе и дискотеках, которые напрямую принадлежат нашему концерну?

Глеб Модестович кивнул.

– Для того и созданы.

Он не договорил, но я понял, что наша организация какие-то места, где группируется публика, содержит не только для извлечения прибыли, что понятно, но и для каких-то экспериментов над большими группами населения.

По спине пробежал холодок, меня начинают допускать к тем тайнам, разглашение которых в самом деле чревато. А это значит, наблюдение за мной уже включено.

По первому телеканалу в самое удобное для зрителей время началось жаркое обсуждение необычной темы: «Здоровье и нравственность». Я освободил место на диске, чтобы записать программу полностью, включил за пару минут раньше, сел перед телевизором на диване, как заправский телеидиот, там на экране фейерверки, фанфары, я такое видел только в цирке, и здесь, как в цирке, клоуны выходят… господи, как удалось затащить в дискуссию виднейших политиков, политологов, главу Центра Здоровья, двух академиков?

Они кланялись, рассаживались за круглым столом, друг на друга посматривают, как боксеры перед боем. В аудитории на скамьях в шесть рядов расположились «люди из народа», эти будут подбрасывать вопросы. Все цветное, яркое, любая телепередача – прежде всего шоу, так что даже академик, объясняя теорию гравитации, должен надеть колпак с бубенцами и выписывать формулы на доске, для доступности приплясывая и выкрикивая матерные частушки.

Ведущий, громогласный и наглый шоумен, представлял каждого, будто расхваливал раба на невольничьем рынке. Я хоть и вслушивался жадно, но половину пропускал мимо ушей, почти все слова пустые, наконец начались сами дебаты. Уже зная, какие рычаги задействованы, я все-таки задерживал дыхание и стискивал кулаки, когда академик Хворостов начал доказывать, что обнажение даже до пояса нанесет сильнейший удар по нравственности, что вызовет волну преступности, наркомании и насилия.

Отвечал ему очень заторможенный человек с таким тихим голосом, что я добавил звук и наклонился ближе к телевизору. Как выяснилось, психолог и психотерапевт с огромной практикой, член редколлегии вестника медицинских наук, он как-то вяло сообщил, что сексуальные проблемы лежат в основе абсолютного большинства преступлений. Всякий, кто знаком с работами Фрейда, а их еще никто даже не поколебал, знает, что единственный способ смягчить проблему, а то и полностью ее решить – не загонять сексуальные инстинкты вглубь, это чревато, как уже сказано, а постараться по возможности выпустить пар.

Выступил академик Крабе, профессор Нейниц и еще какая-то докториса. Все излагали научные факты из области физиологии и психики, ни «за», ни «против», они-де беспристрастные ученые.

С доводами против выступала безобразно толстая женщина. С возмущением и очень крикливо говорила противным визгливым голосом о высокой нравственности нашего народа, о недопустимости разврата, о высочайшей культуре нашего высоконравственного народа, который никогда не допускал ничего вот такого бесовского…

В поддержку выступил такой же толстый поп, даже еще толще, целый стог неопрятного сена, на груди огромный золотой крест, на пальцах вызывающе массивные золотые перстни с драгоценными камнями. С ходу предложил вместо этой бесовщины, как верно сказала истинная дочь православной церкви, женщин одеть по-христиански, то есть – обязать носить длинные платья и обязательно покрывать голову платками, ибо непокрытость – синоним разврата, и непокрытых женщин в старые добрые времена клеймили и презирали.

И хотя я понимал, что таких вот неумных и отталкивающих даже внешним видом подобрали специально, все равно ощутил, что ненавижу этих двух идиотов, жаждущих повернуть историю вспять, а женщин загнать в домостроевские гаремы.

В защиту частичного обнажения в публичных местах выступали, как на подбор, хорошо одетые люди с приятными лицами, приятными мягкими манерами и очень интеллигентной речью. Иногда я успевал уловить моменты, что говорят как бы по подсказке, или, точнее, еще не совсем затверженное, но это я, человек подозрительный и знающий всю механику, а так, на непредвзятый взгляд, они выступали очень искренне и убедительно. Но главное, выступали, не раздражая слушающих, когда так и хочется поступить наоборот, а как бы оформляли в ясные слова то, что мы все и так думаем.

Я часто всматривался в лица «простого народа», и хотя знаю, что это за простой и как их отбирали, но все равно их реакция важна: они не участвуют в дискуссии, им не нужно готовить и оттачивать аргументы, их мимика сейчас важнее, чем то, как проголосуют.