Сингомэйкеры - Никитин Юрий Александрович

– Не забывайте, – велел Штейн строго, – обеспечивать им хорошую прессу.

– Делаем, шеф! – воскликнул Вульф ликующе. Он покосился на молчащего Гадеса, что идет рядом, но молчит, как немой. – Сразу с момента подписания договора обеспечиваем оживленные разговоры, интервью, слухи. Во всех средствах информации идут материалы об актерах, придумываем смешные эпизоды на съемках, публика это обожает, подпускаем таинственности…

Они отставали по одному, выясняя, что к ним нет претензий и пока нет новых заданий, надо разгребать старые завалы, рядом со Штейном перебирал ногами только я, и, больше чтобы не молчать, я сказал, невольно перенимая манеру Вульфа:

– А стоит на такие мелочи обращать внимание? Пусть говорят, бессмертие не так уж и плохо.

Он взглянул на меня искоса.

– Юджин, мы все работаем в одной команде. Наша задача – стабильность общества. И постоянное приращение мировой экономики. Хотя бы на один процент в год. Сейчас вот благодаря взрывному росту в Индии, Китае и России даем почти два процента.

Я пробормотал ошарашенно:

– Но… разве это как-то связано?

– Очень прочно, – заверил он. Снова бросил на меня беглый взгляд. – Только на очень глубоком уровне. Не вникайте, у меня для вас работа действительно важная и, главное, срочная.

Синтия распахнула перед нами двери, улыбнулась мне тайком от Штейна, будто здесь возможны какие-то секреты, подмигнула. Я вошел вслед за ним, мозг уже разогревается в ожидании нового задания, но где-то в глубине сознания отложилось, что какая-то неправильность прозвучала.

Штейн велел по внутренней связи:

– Кофе и горячие хлебцы! На троих. Нет, на четверых или даже пятерых.

Я сел по его властному взмаху, весь внимание, он горит злой энергией, прямо распираем ею, какой ему еще кофе, взорвет же, как гранату с выдернутой чекой…

Он словно прочел мои мысли, вздохнул глубоко, потер виски.

– Черт, с каждым годом все больше работы… Сильно устаете, Юджин?

– Я не устаю от работы, – заверил я.

– Да?.. Завидую. Сам таким был… А теперь вот иногда и полежать хочется, чтобы голова совсем опустела… И никакого там человечества с его стремлениями. Кстати, как вы определяете эти самые «стремления человечества»?

Застигнутый врасплох, я промямлил:

– Ну, не формулировал еще…

– Гм… Я тоже, – сказал он. – А ведь это основа. Впрочем, если взять только нормальные и здоровые стремления, а мы другие вообще не принимаем в расчет, то их можно выразить словами: «Чтоб всем было хорошо». Согласны?

– Ну да, конечно! – воскликнул я.

– А это значит, – произнес он с нажимом, – исполнение древней формулы «Эдeм дас зайне», то есть каждому свое. Объясняя на пальцах… уж извините, нам часто приходится объяснять на пальцах даже своим, это потом нынешние наши формулировки станут общим местом, а сейчас да, приходится, рискуя даже обидеть подробным разъяснением… Так вот, объясняя на пальцах, ученым и всем творческим людям – сингулярность, а болельщикам футбола – беззаботную жизнь в земном раю, то есть не работая, не болея, вечно наслаждаясь счастливой жизнью людей, у которых «все есть».

Я торопливо кивнул:

– Да-да, Генрих! Это будет только справедливо.

Он уточнил:

– Даже более чем справедливо.

Открылась дверь, Синтия внесла кофейник и тарелку с горячими поджаренными хлебцами. По комнате распространились манящие запахи. Штейн достал из шкафа фарфоровые чашки с золотыми ободками.

Он разливал кофе по чашкам, когда явились его непосредственные подчиненные Кольвиц, Бернс и молодой тихий сотрудник Эмерсон. Штейн спросил хмуро, не отрывая взгляда от коричневой струи, заполняющей его чашку:

– Кольвиц, что у вас с этой дурью насчет бессмертия, разумных роботов, скорой революции в генетической перестройке человека?

Кольвиц сел, расположился повольготнее, руки сразу потянулись за хрустящими хлебцами.

– А никак, – ответил он хладнокровно. – Я действую больше на писателей и сценаристов.

– И как?

– Из своего личного фонда, – объяснил Кольвиц, – выделяю по два-три миллиарда в год именно на эти цели.

– Как? – повторил Штейн свирепо.

Кольвиц усмехнулся.

– Это очень сложный процесс, шеф. Пишущие – люди гордые. Они не должны знать, что ими управляют. Некоторые догадываются, конечно, но если за косвенные заказы платят впятеро больше, чем за «крик души», то пишут и благоразумно помалкивают.

Штейн побарабанил пальцами по столу.

– Поздравляю, коллега. Мне эти вещи смотреть некогда, но мне на время своего отпуска дети подбросили внука, так вот тот смотрит все подряд и пересказывает мне за обедом. Вчера он посмотрел фильм, как один умник сделал репликантку одной сволочной красотки, но ввел в ее характер черты идеальной женщины… Сразу скажу конец: через пару недель счастья вдруг случайно встретил ту сволочь и понял, что женщина-сволочь лучше идеальной женщины… Следом шел фильм, и малыш тоже его посмотрел, о том, как сверхразумный робот, чей интеллект равен интеллекту всех людей на свете, помноженному на миллион, захотел стать человеком, потому что живой человек слаб, глуп и смертен.

– И покончил с собой? – спросил Кольвиц.

– Разрушил себя, – поправил Штейн. – Вы тоже смотрели?

– Нет, просто мы настоятельно рекомендуем всем «простым» придерживаться такого мировоззрения. Через средства СМИ, конечно.

Штейн хмыкнул, но голос его смягчился:

– Да внедрили это, внедрили, не спорю. Но нужно поддерживать, а то появляются в этом чертовом инете опасные мысли…

– Инет не проконтролируешь, – согласился Кольвиц, – но можно дать ложные ориентиры.

Я чинно прихлебывал кофе, хлебец взял только один, хотя рядом Бернс схрумал уже пятый и нагло тянется за шестым, слушал и старался понять, почему Штейн полагает, что нужно внедрять формулу «Робот – дура, человек – молодец», почему фильму, ратующему против бессмертия, надо делать широкую рекламу…

Кольвиц неспешно рассказал о когда-то виденном фильме «Двухсотлетний человек» и сказал, что нужно делать вот такие. Они успокоят массы и внушат им тупую уверенность, что вот они – лучшее, что есть на свете. И что все только и думают, чтобы стать такими, как вот они.

Сейчас мечтают стать такими простыми и свободными, как слесари, всякие там засраные профессоры и академики, а потом будут мечтать и всякие идиоты, что попробовали срастить себя с компьютерами, спохватились, но… поздно, либо так и живите уродами, либо делайте себе короткое замыкание от зависти, что не можете, как нормальные люди, пить водку и блевать в подворотне, болеть за футбольную команду и ездить летом в отпуск на берег моря.

Штейн, как хозяин, снова разлил кофе по чашкам. Бернс свою накрыл ладонью, но хлебец взял. Похрумывая, он предложил учредить свободное и независимое от всех правительственных организаций общество по поддержке литературы и искусства, где будем выплачивать премии за романы, созданные в нашем духе. В смысле в духе той идеологии, какая нам нужна, а не той, какая будет пытаться утвердиться на самом деле.