Дьявольская Королева - Калогридис Джинн

Я увлекла его за собой в спальню. В нашей близости была проникновенная нежность. Мы впервые по-настоящему обрели друг друга.

В последовавшие за этим дни я ничего никому не говорила, хотя мадам Гонди подозревала, что между Генрихом и мной что-то изменилось. Всем стало известно о моей беременности, но муж почти каждую ночь ко мне приходил. Впервые Генрих заметил жемчужину, висевшую у меня на груди; он протянул руку, но я не дала до нее дотронуться и отвлекла его поцелуями.

Хотя Диана де Пуатье более не владела сердцем короля, она продолжала оказывать на него сильное политическое давление, а мужу не хватало решимости сбросить с себя это ярмо. На публике мы разыгрывали фарс: все по-прежнему оказывали почести фаворитке мужа, а на меня смотрели как на вторую по значимости женщину. Мы с мужем стали любовниками. С ним наедине мы обсуждали поведение Дианы и прикидывали, как избавиться от ее влияния на правительство. Муж боялся ее расстраивать, тем не менее перестал осыпать ее подарками и почестями.

В ответ на это Диана сблизилась с де Гизами. К несчастью, во время интрижки с гувернанткой Генрих сделал златовласого Франсуа де Гиза великим камергером, который следил за апартаментами короля и которому доверили ключи от них. Кроме того, на некоторых королевских документах требовалась его подпись. Эта должность скорее указывала на статус, а не на власть, но если кто и мог воспользоваться ею для захвата властных полномочий, так это де Гиз.

Генрих скрывал от меня это назначение, пока оно не стало свершившимся фактом. Он предположил, что я стану возражать, и решил выждать, пока мы не легли в постель. Он целовал мне живот и разговаривал с ребенком внутри меня. Я была очарована и улыбалась, пока он не признался в новой должности де Гиза. Эта новость подняла меня с постели.

Муж подождал, пока я выплесну все неудовольствие, и принялся убеждать, что шаги, направленные против Дианы и Франсуа де Гиза, нарушат неустойчивое равновесие во дворе, и в правительстве начнется смута. Это было справедливо, я успокоилась и стала обсуждать с ним, что сейчас лучше для Франции. К сожалению, муж не считал, что консервативный католицизм Дианы и Гизов представляет наибольшую опасность. Он соглашался с братьями в том, что протестантизм нетерпим, и это меня пугало.

С того момента я опасалась, что желание Гизов преследовать протестантов спровоцирует нешуточный конфликт, тем не менее постаралась не нервничать: этого требовала моя беременность. Из-за поцелуев мужа все мысли о политической катастрофе улетучились из моей головы.

Наш сын родился в присутствии Генриха, который смеялся и жал мне руку. Эдуард-Александр оказался здоровее других моих детей. Мы с мужем окружили его любовью. Эдуард был очень красивым, и это напомнило мне лучшие дни моей жизни. Мы с Генрихом много времени проводили в детской, каждый вечер муж обсуждал со мной дела государства.

Такая идиллия не могла продолжаться долго. Когда Эдуарду исполнилось всего несколько месяцев, мой мир снова зашатался.

Многие годы муж обменивался оскорблениями с императором Карлом, который когда-то держал в тюрьме его и его брата. Будучи разумным человеком, муж не ввязывался в войну по пустяковому поводу, однако в 1552 году, через двенадцать месяцев после рождения Эдуарда, он согласился помочь германским принцам, надеявшимся изгнать императора из своей страны. Это были лютеране; их возмущали попытки католического императора подавить их религию.

К моему изумлению, Генрих вступил с ними в сговор и согласился ослабить императора, сражаясь с ним на северо-восточной границе Франции с целью возвращения городов Камбре и Мец. Если Диана и увидела иронию в желании короля помочь протестантам победить доброго католика, то ничего не сказала. Генрих решил, что французские солдаты должны пойти на войну.

И муж был намерен присоединиться к войску. Это меня ужаснуло, поскольку означало, что он оставит надежную гавань, созданную талисманом, — ониксом, спрятанным под кроватью Дианы.

Мое беспокойство не утихло, когда я получила письмо из Рима от достопочтенного Луки Гуаричо, которого очень уважали за его работу в судебной астрологии. Эта область изучала влияние звезд на судьбы людей. Когда моему двоюродному деду, Джованни Медичи, было четырнадцать лет, Лука Гуаричо предсказал, что его ждет карьера Папы, и в самом деле дядя Джованни сделался Папой Львом X. Гуаричо предвидел также, что Алессандро Фарнезе станет Папой, и точно назвал год его смерти.