Дьявольская Королева - Калогридис Джинн

— Хладнокровный, — заметила я. — Это хорошо. Надо решить вопрос со временем. Убийство не должно омрачить празднеств, которые закончатся двадцать первого. На следующее утро я назначу заседание Совета, на которое приглашу Колиньи. Я отправлю к вам гонца. Передайте господину Моревелю, пусть подготовится; другой возможности у нас может не быть.

— Очень хорошо, — отозвался Анри де Гиз. — Но прежде я смиренно обращаюсь к его величеству с одной просьбой…

— Вы получите королевскую защиту, — пообещала я. — Тайно, конечно. После этого вам лучше немедленно покинуть Париж.

Затем герцог и его мать удалились, а Эдуард задержался.

— Ситуация в Париже становится нестабильной, — посетовал он. — Я приказал войскам сохранять спокойствие, но думаю, нашим добрым друзьям де Гизам светят тревожные дни. Священники жалуются, что гугеноты настраивают против Гизов католиков. Будем надеяться, что свадьба отвлечет людей от бунта.

Я развернула веер и быстро им замахала: в комнате стало жарко, как в печке.

— Отвлечет, — заверила я. — Должна отвлечь.

В сумерках я проводила Марго во дворец кардинала де Бурбона, где ей предстояло провести ночь. Когда наш экипаж покатился через старинный скрипучий мост к острову Сите, Марго оглянулась на Лувр и заплакала.

— Моя милая, — ласково произнесла я, — завтра ты будешь спать дома. Ничего не изменится.

— За исключением того, что я стану женой гугенота, — всхлипывала она, — а если начнется еще одна война… Ни мой муж, ни моя семья не будут мне доверять.

Марго была, конечно, права, и у меня защемило сердце. Я обняла ее, утерла слезы и поцеловала.

— Хорошая моя девочка. Родная моя, не будет никакой войны, и все благодаря тебе. — Я постаралась придать своему голосу беззаботность. — А тебе известно, что, когда я выходила за твоего отца, я его презирала?

Дочь перестала плакать и, нахмурившись, посмотрела на меня.

— Ты меня дразнишь, maman.

— Но это правда. Я была влюблена в своего кузена Ипполито. — Я улыбнулась. — Он был высоким, красивым, старше твоего отца и опытнее. И он говорил, что любит меня.

Марго утерла платком нос.

— Почему же вы не поженились?

Я вздохнула.

— Потому что у моего дяди, Папы Климента, были другие планы. Он отправил меня во Францию в обмен на престиж и политические выгоды. И я обвенчалась с твоим отцом. Ему исполнилось четырнадцать. Он был застенчивым и неловким, и я ему не нравилась — иностранка, из чужой страны. Мы еще не научились любить друг друга. Сейчас я рада, что не вышла за Ипполито. Он был наглым, глупым… и лживым. На самом деле у него не было ко мне чувств. Для него я была разменной монетой в его политических играх.

Марго слушала, широко раскрыв глаза.

— Как ужасно, maman!

— Да, ужасно, — кивнула я. — Ты должна понять, Марго, что на свете есть мужчины, которые хотят использовать тебя в своих целях. К счастью, Генрих Наваррский человек порядочный. Все выглядит не так, как кажется, и хотя сейчас Генрих может не вызывать в тебе симпатии, со временем ты его полюбишь, если откроешь свое сердце.

Марго откинулась на спинку сиденья и задумалась. Мы обе устали, покачивание экипажа навевало дремоту.

С наигранным безразличием я продолжила:

— Меня беспокоит твой брат Эдуард. Они с Карлом презирают друг друга. Когда король понимает, что его младший брат чем-то или кем-то увлечен, он немедленно принимает это в штыки. Эдуард часто признавался мне, что не отказался бы от шпиона, которому Карл открывал бы свое сердце. Ты очень близка к ним обоим, девочка. Может, Эдуард говорил тебе о подобных вещах?

У Марго вспыхнули щеки, и она уставилась в окно. В ее глазах было столько вины, что я отвернулась.

Она была мне подарком, ребенком, не купленным кровью. Ребенком, которого, как я надеялась, мне послало небо во искупление зла, с помощью которого я получила жизни ее братьев.

«Милая Марго, они тебя совратили».

Остальную часть пути мы проехали в молчании.

ГЛАВА 42

В понедельник я проснулась под веселый перезвон церковных колоколов, призывающих парижан подниматься и готовиться к праздничному дню. Я распахнула окно в надежде на то, что утро принесет хоть намек на прохладу. Но на небо уже всходило безжалостное солнце. Во дворе Лувра грумы защелкивали яркие щитки на лошадях, которым предстояло повезти за собой королевские кареты. Дворец наполнился многоголосьем и топотом ног.