Дьявольская Королева - Калогридис Джинн

Лицо Карла исказила злобная гримаса.

— Тогда надо уничтожить их всех! — прошипел он. — Зачем их жалеть, maman? — Он уже не шептал, а кричал: — Убить мерзавцев! Убить их всех! Всех до единого!

Тут Таванн принес чернильницу. Я посмотрела на встревоженное лицо вновь появившегося стражника. Он находился за дверями, но, услышав громкий голос короля, прибежал на помощь.

Я жестом велела Таванну поставить чернильницу на пол подле меня. Эдуард протянул мне перо.

— Покажем, что мы лучше наших врагов, — подбодрила я короля. — Мы не станем трогать невинных.

Он притих, уставившись на приказ.

— Когда это начнется?

— Сегодня, — ответил Эдуард. — За час до рассвета. Тебе лучше оставаться в спальне. Я вызвал дополнительную охрану. Мы не можем подвергать тебя опасности.

Тяжело дыша, Карл посмотрел на брата и снова перевел взгляд на список, который держал в руке.

— Пусть все они подохнут как собаки, — заключил он, — а их души попадут в ад.

Я торжественно подала ему перо.

ГЛАВА 45

Я и Эдуард несколько часов оставались с Карлом — успокаивали его и следили, чтобы он не покидал своих апартаментов. К одиннадцати часам мы с младшим сыном разошлись по своим комнатам. Мы решили, что будет лучше уйти спать как обычно, не вызвав ни у кого подозрений. Пока фрейлины готовили меня ко сну, я всеми силами скрывала нараставшую тревогу и отпустила их, пока они не заметили мою нервозность.

В кровати я не только уснуть, но и успокоиться не могла. Окно моей спальни выходило на двор Лувра, и я была в ужасе, представляя, что вскоре там увижу. Проворочавшись два часа, я зажгла лампу, накинула пеньюар и отправилась по затемненным комнатам в кабинет.

В комнатке без окон было жарко и душно, но там я чувствовала себя в безопасности, скрытая от посторонних глаз. Я заперла дверь и решительно взялась за корреспонденцию: письма от иностранных дипломатов и петиции. Я начала читать; попытка оказалась тщетной. Почти час я смотрела в письмо нашего посла в Венеции и пыталась понять, о чем идет речь. По глупости я стала придумывать ответ, но ничего не приходило в голову, и я бросила перо. От жары закружилась голова. Я откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и ударилась в воспоминания.

Вот Марго в красивом свадебном платье и ее улыбка, которой она очаровала Наварра. Вот Руджиери, стоящий в толпе во время бракосочетания. Его волосы сильно поседели. Он не улыбнулся, когда мы встретились глазами. Неужели он по-прежнему находится на опасных парижских улицах?

Вот Генрих Наваррский. Маленьким мальчиком он выбежал из теннисной галереи во двор и вместе со мной увидел горы трупов. Видит ли он их сейчас?

Дважды ударил колокол Сен-Жермен. С каждым часом мой пульс убыстрялся. Через час начнутся убийства.

Я заставила себя дышать, расслабила мышцы и снова погрузилась в прошлое. Я думала обо всех своих детях, когда они были крохами. О милой Елизавете, слабом Франциске, о Карле — даже тогда он был мрачным и жестоким. О моем дорогом Эдуарде, о маленькой Марго и даже о Марии, шотландской королеве с недовольной высокомерной улыбкой. В моей памяти все они двигались, смеялись, и я смеялась, плакала и вздыхала вместе с ними. Я подумала о своем муже Генрихе и о том, как он их всех любил, как обнимал их всех.

По моим щекам стекали ручейки пота, смешанные со слезами.

Я представила Наварра; он смотрел на остров Сите, опираясь на ограду балкона. «Я приехал, потому что верю вам, тетя Катерина. Я верю, хотя все это невероятно, в то, что мы с вами видели одно и то же и желаем предотвратить худшее».

Затем я представила Жанну. Она стояла на лужайке рядом с трехлетним Генрихом и с любопытством смотрела вслед Нострадамусу. «Какой глупый человек».

Я открыла глаза, взглянула на дрожащий желтый свет лампы. Готовясь к свадьбе, я совсем забыла о послании, которое Жанна написала мне на смертном одре. Тогда я не хотела портить себе радость, но сейчас даже горе было для меня желанным отвлечением от грядущего ужаса.

Взяв ключ от верхнего ящика стола, я повернулась к резной панели возле своего локтя и открыла маленький тайник в стене.

Внутри хранились документы, о которых я почти забыла: пожелтевший пергамент со словами, которые мой покойный супруг продиктовал Руджиери в Шомоне, катрен, написанный рукой Нострадамуса незадолго до того, как он уехал из Блуа. Здесь же лежали драгоценности, в том числе и бесценное ожерелье из рубинов, жемчужин и бриллиантов, которое подарил мне на свадьбу Папа Климент. Тут же находилась маленькая бархатная коробочка с изысканной изумрудной брошью — подарок Жанны.