Дьявольская Королева - Калогридис Джинн

С него потоками лилась вода, дождевые капли текли по щекам. Я дрожала, но попыталась скрыть свой страх насмешкой.

— Бедняга! Вы, наверное, плачете по ней и по ее детям?

Руджиери остановился в дверях. Края его век и ноздри покраснели. Он и в самом деле плакал.

— Не убеждайте меня, что чувствуете угрызения совести, — добавила я.

Такого лица я у него никогда не видела. Черты остались прежними, но оно помолодело, а в его глазах я заметила ненависть к самому себе, граничащую с безумием.

— Ни для кого другого, Катрин, — отозвался он хрипло. — Ни для кого другого.

Слова клокотали и застревали у него в горле.

Я слышала их, но отказывалась понимать. Я покачала головой и попятилась от него.

— Нет, это неправда. Вы не в первый раз совершаете столь ужасный поступок. Мне было известно о ваших преступлениях еще ребенком.

— Когда вы были в руках повстанцев, — промолвил колдун, — как думаете, как я вас защищал? Откуда, по-вашему, я получал сигнал об опасности?

«Талисман, — хотела я ответить. — Это талисман помог мне остаться в живых». Я закрыла глаза и ощутила, как тяжело он лежит на груди, скрывая зло, таящееся в сердце. Я не желала знать, что тогда сделал Руджиери.

Он кивнул. Слова, которые он так старался не выпустить, все же вырвались.

— Только из любви, Катрин.

Свечи, освещавшие изувеченные тела девушки и ее нерожденных детей, погасли. Свет лампы убрал чувство нереальности. Меня точно мечом поразило. Я опустилась на табурет, тот самый, на котором сидела девушка, когда Козимо поил ее вином.

Любовь.

— Только не говорите, что сделали это ради меня.

Я поняла вдруг, что бы почувствовал мой муж, если б я созналась в своем преступлении. Фраза колдуна десятилетней давности вернулась ко мне: «Мы с вами связаны, Катерина Мария Ромула де Медичи».

Ужаснувшись, я добавила:

— Я люблю только Генриха. И всегда буду любить только его.

Лицо Руджиери горестно напряглось, и он мрачно произнес:

— Я знаю, Madame la Dauphine. Я читал ваши звезды.

ГЛАВА 23

Дождь вскоре закончился. По дороге во дворец я остановилась неподалеку, передала поводья мадам Гонди, и она поехала в конюшню. Я ничего ей не сказала; думаю, она даже в темноте заметила, что я в ужасе.

Затем я немедленно отправилась в свои апартаменты и к ужину не спустилась, поскольку была не в состоянии вести светские беседы. Дрожащими руками я повесила на шею жемчужную подвеску.

Как бы я ни расстроилась, в ту ночь мне было необходимо переспать с Генрихом. Горничная подождала, пока я напишу записку, где я просила мужа посетить меня сразу же после ужина. Я намекнула, что случилось нечто серьезное.

Одна из фрейлин раздела меня, мадам Гонди причесала мне волосы, все еще влажные от дождя. Она молчала, но глаза ее задавали множество вопросов.

Спустя некоторое время Генрих постучал в дверь моей спальни. Я открыла сама. Муж остановился на пороге. Лицо его загорело на солнце: он много времени проводил на охоте. Меж бровей залегла озабоченная морщинка. Я видела по его глазам, что ему не хотелось ко мне идти, однако Диана его прислала.

— Вы плохо себя чувствуете, Madame la Dauphine? — осведомился он официальным тоном, теребя в руках бархатный берет.

До его появления мне казалось, что нервы мои не выдержат и я не смогу его соблазнить. Но при одном лишь взгляде на него я ощутила, как по телу разлилась горячая волна — дикая, странная, неизвестно откуда взявшаяся — и смыла все мои понятия о приличиях. Мне захотелось проглотить его живьем.

Я приложила палец к губам и закрыла дверь спальни.

Генрих смутился от такой прямоты и явно собирался уйти. Я ему этого не позволила. Словно та умалишенная проститутка, я просунула руку ему в трико и взяла за член. Другой рукой я стянула его трико до середины бедра, затем опустилась на колени и сделала то, чего раньше не делала: взяла его плоть в рот и взглянула на волнистые светлые волосы в том месте, где у меня росли тускло-каштановые.

Мои действия застали мужа врасплох. Поначалу он попытался меня оттолкнуть, потом притих и наконец схватил меня за голову и застонал. Его берет упал на пол, но он не обратил на это внимания. Член был покрыт венами, он покраснел, таким толстым я его прежде не видела. Он затвердел и готов был взорваться. Я водила губами вверх и вниз так быстро, что поранила верхнюю губу и почувствовала вкус крови. Тогда я быстро встала на цыпочки, взяла Генриха за плечи и поцеловала в губы, он тоже почувствовал вкус моей крови.