ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах - Грей Аласдер

— Ага, хорошо. Погоди, отойдем на минутку.

Они отошли в сторону и начали шептаться. У обеих были бронзовые волосы с одинаковой химической завивкой. На Грете было платье в обтяжку, обрисовывавшее кувшинообразный изгиб ее бедер. Спереди оно было застегнуто на пуговицы, от которых разбегались складки, похожие на параллели. Toy был взволнован и озадачен тем, что все идет как по маслу. Девушка поменьше ростом попрощалась: «Доброй ночи, Грета. Доброй ночи, верзила» — и ушла. Другая взяла Toy под руку. В ноздри его ударил сладкий запах дешевых духов. Он спросил:

— У тебя есть куда пойти?

— Конечно.

— Возьмем такси?

— Ага. Давай шиканем.

Он махнул приближавшемуся такси и, чувствуя себя уверенно, проследил, как оно подкатило к бордюру. Они сели в машину, женщина назвала адрес. Toy стало уютно, он откинулся на спинку сиденья. Женщина спросила:

— Сколько времени тебе нужно? Немного?

— Всю ночь, пожалуйста. Я чуточку устал.

— Это влетит в копеечку.

— Сколько?

— Ну-ну, не дергайся, десять фунтов.

Toy был слегка ошарашен.

— Так дорого?.. У меня только девять фунтов, шестнадцать шиллингов и десять пенсов. Это пока я не уплатил за такси.

— Пожалуй, этого хватит.

Он заколебался, потом произнес:

— Меня будет непросто раскочегарить. Я холодный как рыба.

Она похлопала его по коленке:

— Я тебя раскочегарю. Умения мне не занимать.

Такси остановилось у белого портика церкви. Toy расплатился с водителем и вслед за женщиной выбрался на тротуар.

— Мы что, венчаться собираемся?

— Я живу рядом, за углом.

Они вошли во двор внутри квартала, где располагалась его прежняя мастерская. По лестнице Toy поднимался с трудом. Грета спросила:

— Тебе нехорошо?

— Чуточку устал, вот и все.

В матовом окошке у двери имелась черная треугольная дырка. Грета сунула туда руку и вынула ключи. Открыла дверь, тщательно закрыла ее за собой и Toy, шепнула, чтобы он не шумел. Провела его в темноте по низкой скрипучей лестнице, открыла и закрыла еще одну дверь, тронула выключатель, и Toy увидел розоватый свет настольной лампы в розовом атласном абажуре. Они находились в уютной мансардной спаленке с покатым потолком. Женщина включила электрический свет, сняла пальто и села на кровать, глядя на Toy. Он начал раздеваться.

Немного позже она с внезапной подозрительностью спросила:

— Что это?

Toy тяжело дышал и не отзывался.

— Стой! Что это?

— Ничего.

— И это ты называешь «ничего»?

— Это экзема, она не заразная, гляди…

— Не надо! Стой! Прекрати!

Она встала и начала одеваться.

— Мне нельзя рисковать.

Toy глядел на нее с дурацки распахнутым ртом. Он не мог поверить в происходящее. Женщина застегнула на себе платье.

— Вставай! — грубо потребовала она.

Он медленно сел и начал одеваться. Его рот по-прежнему был открыт. Раза два он застывал, уперев взгляд в пол, и она велела ему поторапливаться. У него закружилась голова, и он попросил:

— Дай посидеть минутку. Она отозвалась уже не таким грубым тоном:

— Мне нельзя рисковать.

— Это не то, что ты подумала. Никакой заразы или инфекции.

Он вынул из кармана и положил на стол три фунтовые бумажки.

— За что это?

— За потерю времени.

— Забирай обратно.

Он глядел на деньги, не двигаясь. Она схватила их и сунула в карман его куртки. Toy встал и надел куртку. Женщина проводила его вниз по лестнице.

Медленно переставляя ноги, он переулками доковылял до жилища Драммонда, открыл дверь со сломанным замком и тихонько пробрался в комнату, примыкавшую к прихожей. В отсвете уличного фонаря было видно кресло из искусственной кожи с китайскими узорами на сиденье. Toy сдвинул его, сел, уперев локти в колени и склонив подбородок на костяшки пальцев; он сидел так, пока за окном, над крышами, не занялась холодная заря, а его зубы не начали выбивать дробь. Временами в снах наяву он казался себе одним из предметов обстановки, подобным часам на каминной полке или орнаменту на полу. Звуки голосов на кухне стукались в него так же, как в другие предметы. Однажды мимо двери прошел мистер Драммонд, бормоча вслух: «Чушь собачья…», затем донеслись шумы из уборной. Чтобы согреться, Toy обернул себя ковриком. Ему начало сниться, что он сам — коврик, ковер из плоти и крови, с дыркой. Из этой дырки должно было явиться что-то ужасное, Toy обонял его холодное дыхание. Послышались быстрые шаги и крик: «Приживала и попрошайка!»