Престиж - Прист Кристофер

Несмотря на это, вражда продолжается почти сто лет.

В день визита Клайва Бордена нас, детей, в конце концов привели из детской в столовую и усадили за стол со взрослыми. Ники нам понравился, и мы обрадовались, что нам позволили сидеть рядком по одну сторону стола. Мне хорошо запомнился этот ужин, но лишь потому, что с нами был Ники. Мы с сестрой думали, что он дурачится, чтобы нас посмешить, но теперь я понимаю, что он прежде не видел накрытого по всем правилам стола и за едой ему никто никогда не прислуживал. Он просто не знал, как себя вести. Его отец время от времени одергивал мальчика, делая ему замечания или пытаясь утихомирить, но мы с Розали подначивали малыша. Отец и мать нам ничего не говорили, потому что это было не принято. Дисциплина, основанная на родительском диктате, не была в чести у нас дома; родителям и в голову не приходило ругать нас в присутствии посторонних.

Сами того не сознавая, мы своим шумным озорством, несомненно, провоцировали растущую напряженность между взрослыми. В громком голосе Клайва Бордена зазвучали повелительные и вздорные нотки, которые резали мне слух. Наши родители отвечали ему неприязненно, отбросив всякую видимость любезности. Вспыхнул какой-то спор, и отец заговорил таким тоном, которым при нас в ресторанах отчитывал официантов за нерасторопность. Когда ужин подошел к концу, отец был полупьян, полувзбешен, мать бледна и молчалива, а Клайв Борден (очевидно, тоже далеко не трезвый) без конца сетовал на свои беды. Миссис Стимпсон увела нас троих в соседнюю комнату, нашу гостиную.

Ники почему-то заплакал и стал проситься домой. Стоило нам с Розали начать его успокаивать, как он внезапно набросился на нас, колотя руками и ногами.

Что же до нашего отца, нам случалось видеть его в таком настроении и раньше.

– Мне страшно, – сказала я сестре.

– Мне тоже, – ответила Розали.

Мы стали прислушиваться. Из-за двойных дверей, отделяющих столовую от гостиной, доносились громкие голоса, прерываемые длительными паузами. Отец расхаживал по комнате, и каблуки его нетерпеливо щелкали по натертому паркету.

Глава 2

Существовала одна часть дома, куда нам, детям, ходить запрещалось. В нее вела неказистая, выкрашенная в коричневый цвет дверь, прорубленная в треугольнике стены под лестницей черного хода. Дверь эта была всегда заперта, и до приезда Клайва Бордена я ни разу не видела, чтобы туда входил хоть кто-нибудь из домашних, будь то прислуга или члены семьи.

Розали когда-то сказала, что за дверью живут привидения. Она выдумывала устрашающие образы, а потом описывала их мне или оставляла дорисовывать моему воображению. В ее рассказах присутствовали изувеченные жертвы, заточенные в подземелье, треск, грохот и скрежет при попытках бегства, безутешные заблудшие души, не находящие умиротворения, лапы и когти, готовые сцапать нас в темноте, если мы пройдем слишком близко от двери; не забывала она и о призраках, замышляющих страшную месть всем, кто живет наверху при свете солнца. У Розали было преимущество – три года разницы в возрасте, и она знала, чем меня напугать.

В детстве я постоянно испытывала страх. Наш дом – не для слабонервных. Тихими зимними вечерами усадьбу обволакивает странное безмолвие. Иногда его нарушают едва слышные, необъяснимые звуки: какие-то звери и птицы вдруг начинают двигаться, чтобы согреться; деревья и кусты шуршат ветвями; отдаленные голоса усиливаются и искажаются в узкой долине; вдоль дороги, огибающей наше поместье, тянутся жители ближней деревни. Иной раз по долине проносится северный ветер, который шелестит на вересковой пустоши, воет в скалах и заброшенных выгонах, свистит в прорезях ставней и карнизов. А дом уже очень стар, он хранит память о множестве судеб и несет на себе шрамы множества смертей. Неподходящее место для впечатлительного ребенка.

Внутри дома все вызывало у меня гнетущее чувство тревоги: мрачные коридоры и лестничные колодцы, потайные закутки и ниши, темные настенные украшения и суровые старинные портреты. В наших жилых комнатах стояла современная мебель, горел яркий свет, но за пределами их уютного мирка повсюду витали мрачные напоминания о глухих сумерках, усопших предках и древних трагедиях. Я научилась проходить по некоторым закоулкам, ускорив шаг и глядя прямо перед собой, чтобы не видеть теней этого жуткого прошлого, карауливших меня днем и ночью. Одним из таких мест был нижний коридор, рядом с лестницей черного хода, где находилась та самая выкрашенная коричневым дверь. Иногда я невольно замечала, что она слегка смещается, как будто изнутри на нее что-то давит. Происходило это, должно быть, из-за сквозняков, но, если мне случалось уловить такое движение, я непременно представляла себе коварное чудище, не оставлявшее тайных попыток открыть эту дверь.