Престиж - Прист Кристофер

Ну, для Олив закон был не писан. Помолчав, она произнесла:

– Трико – это лишнее, милый мой.

– Но с нами нет дуэньи, дорогуша, – ответил я.

– Вот и славно!

Она проворно сбросила платье и предстала в таком виде, кот-й уместен только в будуаре: ее нижнее белье было весьма нескромным и никак не подходило для работы с аппаратурой. Я подвел ее к «Паланкину», и она, прекрасно зная, что именно от нее требуется и в каком отсеке ей положено спрятаться, попросила меня ее подсадить. Т. е., мне нужно было коснуться руками ее полуобнаж-го тела! Точно то же самое повторилось и при знакомстве с реквизитом для «Ярмарки тщеславия». Более того, выходя из потайной дверцы, она сделала вид, будто споткнулась, и упала прямо ко мне в объятья. Просмотр завершился на оттоманке в дальнем углу мастерской. Томми Элборн деликатно удалился; мы этого даже не заметили. Во всяком случае, потом его там не оказалось.

А в остальном события описаны верно. Я принял ее на работу, и она оч. хор. научилась управляться со всей аппаратурой, которая требовала ее участия.

Глава 9

Мои выступления традиционно открывал фокус с китайскими кольцами. Это несложный номер, исполнять его – одно удовольствие, да и зрителям нравится, даже если они видели его раньше. Кольца сверкают в огнях прожекторов, мелодично позвякивают; руки иллюзиониста совершают ритмичные движения, соединяя и разъединяя цепь; публика смотрит, как загипнотизированная. Этот трюк разгадать невозможно – разве что подойти к артисту на расстояние вытянутой руки и выхватить у него кольца. Такое зрелище неизменно завораживает, электризует зал, создает ощущение тайны и чуда.

После этого я выкатываю вперед ящик-модерн, который дожидался своей очереди в глубине сцены. Приблизительно в метре от рампы я его поворачиваю, чтобы из зала были видны боковые стенки и задняя панель. На глазах у всех я обхожу его кругом – мои ноги все время виднеются между сценой и днищем. Зрители уже убедились, что сзади никто не прячется; теперь они могут удостовериться, что и внизу тоже никого нет. Тогда я демонстрирую всем, что ящик пуст, захожу и отодвигаю засов, чтобы распахнулась задняя панель – ящик просматривается насквозь. Публика видит, как я прохожу туда-обратно и снова запираю заднюю панель. Дверца все время остается открытой; пока я вожусь с задней панелью, зрители вольны разглядывать ящик изнутри. Впрочем, там они не увидят ничего интересного: ящик, как ему и полагается, пуст. Затем я резко захлопываю дверцу, вращаю ящик на роликах и снова распахиваю дверцу. Внутри оказывается сияющая улыбкой девушка в пышном наряде; едва умещаясь в тесном ящике, она шлет публике воздушные поцелуи, выходит на авансцену, кланяется и удаляется под гром оваций.

Я откатываю ящик в сторону, и Томас Элборн без лишнего шума увозит его за кулисы.

Объявляется следующий номер. Он не такой зрелищный, но зато в нем участвуют два-три добровольца из публики. В каждой программе хоть раз да используется колода карт. Фокусник обязан продемонстрировать ловкость рук, иначе собратья по профессии могут объявить, что он только и способен нажимать на кнопки. Я подхожу к рампе; у меня за спиной опускается занавес. Это необходимо, с одной стороны, для создания более доверительной обстановки, которая требуется при показе карточных фокусов, а с другой – для того, чтобы Томас подготовил аппаратуру для «Новой транспортации человека».

Когда с карточными фокусами покончено, следует нарушить атмосферу сосредоточенности зала; для этого я быстро показываю целую серию захватывающих манипуляций. Флажки, гирлянды, веера, воздушные шары, шелковые платки – все это безостановочно мелькает у меня в руках, извлекается из-под манжет, из карманов и создает вокруг меня яркий, стремительный калейдоскоп.

Между тем у меня за спиной проходит ассистентка; зрителям кажется, будто она собирает гирлянды, а на самом деле я незаметно получаю от нее спрессованные материалы для продолжения номера. Дело кончается тем, что я стою по колено в цветных лоскутах бумаги и шелка. Зал аплодирует; я раскланиваюсь.

Под несмолкающие аплодисменты у меня за спиной поднимается занавес, и за ним в полумраке виднеется аппаратура для «Новой транспортации человека». Ассистенты, стремительно появившиеся из-за кулис, ловко подбирают цветные лоскуты.

Выйдя на авансцену, я заговариваю с публикой, прибегая к своему коронному французскому акценту. Я объясняю, что следующий номер сделался возможным только благодаря открытию электричества. Иллюзион черпает энергию из недр Земли; на него работают невообразимые силы, которые мне и самому не до конца понятны. Я сообщаю зрителям, что у них на глазах свершится настоящее чудо, в котором у жизни и смерти шансы равны – как бывало в истории, когда мои предки бросали жребий, чтобы решить, кому отправляться на гильотину.