Те же и Скунс – 2 - Воскобойников Валерий

– А ну, хорош понтитъ, баклан! Молод ещё! Быстро, выкладывай – что с ногами? С кем живешь? Где?

Он задавал свои вопросы быстро и резко, пустив в ход всё то, что на самом деле и называется авторитетом. Один взгляд Француза, бывало, заставлял колоться и матёрого урку, ну а парень, не ожидавший такого напора, даже не подумал оспаривать его право на такой вот допрос.

– Позвоночник… с чердака вниз провалился… – ответил он тихо. – Живу во-он там, в развалюхе. Дача… так называемая… Квартиру своей бывшей оставил…

Француз перешёл на нормальный язык:

– А раньше чем занимался? Парень огрызнулся:

– Ассенизатором был!

– Кончай базар, дело говори! – снова показал зубы Сорокин.

– Инженер я, – опустил глаза парень. – Компьютерщик. Неплохой, говорят… был. «Пода-айте слепому на телевизор…»

– Хватит, – спокойно оборвал Пётр Фёдорович. – Чего ж в прошляки-то подался? Мозги вместе с ногами отсохли.

Oтвет был прост, как вся наша дерьмовая жизнь:

– А дома мне агрегат добрый дядя поставит?

Француз всегда принимал решения быстро.

– Ладно, – сказал он, – слушай сюда. В собес свой и завтра не опоздаешь. А сейчас мотай взад, до халупы доброшу. – И, увидев в глазах парня немой вопрос, представился. – Пётр Фёдорович, si vous voulef[58]. А тебя?

– Иван… Иван Резников. Борисович…

Он был то, что получается, когда мама русская, а папа еврей. Для одних – «гой», для других – «жидовская морда». Осознание этого факта пришло в подростковом возрасте и было до крайности горестным. А в детстве он был усверен, что Резников – нормальная русская фамилия. Не Филькенштейн ведь какой-нибудь, не Рабинович…

– Ну да, – фыркнул Француз. – Хайкин тоже русская фамилия. А Троцкий – польская.

Дача, где летом и зимой проживал Иван Резников, действительно грозила вот-вот завалиться. Сгнившие венцы, поломанный шифер на крыше, отсыревший подпол…

– Квартиру делить не захотела, – пояснил Ваня. – Бывшая моя, то есть… Дом-то ещё дед её строил, ну, она его мне… за полквартиры…

Пётр Фёдорович помог ему вскарабкаться на крыльцо – оно было слишком высоким. Сорокин уже успел оценить многочисленные преимущества в расположении этого дома. Рядом с городом, но всё же в дачном посёлке. Стоит не на главном шоссе, а на одной из боковых улиц, притом очень близко от станции. И подъезд для машин хороший. Одинокий инвалид, угрюмый и не больно общительный…

Зато сам вроде бы весьма с головой… Вот и загадывай, где найдёшь, где потеряешь.

– Ладно, Ваня, – попрощался Француз. – Бывай. Потом заеду к тебе.

– А если я вдруг в собес…

– Да пошли ты его на хер, этот собес, – посоветовал Пётр Фёдорович и вышел.

Менее чем через сутки в дверь постучали. Весьма, прямо скажем, уверенно и весомо. Кто это мог быть?.. К Ивану неделями не заглядывала ни одна живая душа. Пётр Фёдорович?..

– Входите, не заперто! – крикнул Иван. Входную дверь он действительно не запирал. Красть у него всё равно было нечего, зато ковылять к ней, проклятой, с того конца дома, и только затем, что какой-нибудь идиот явился узнать, не сдаётся ли комнатка…

…Повторять приглашение не понадобилось. Дверь широко распахнулась, и Ваню ошеломил блеск никелированного металла. Понадобилась секунда, чтобы осознать: перед ним было инвалидное кресло. И отличалось оно от известных ему отечественных моделей, как «Мерседес» от пресловутого «Запорожца»…

– Иван Борисович?.. – вежливо обратились к нему. Только теперь Ваня обратил внимание на тех, кто принёс в его дом это чудо. Двое здоровых молодцов с короткими ёжиками на головах сошли бы за братьев, если бы один не был светловолосым, а другой рыжим и до предела веснушчатым. Этот рыжий деловито осведомился:

– В дом занести или у крылечка поставить?

– Наверное, у крылечка, – растерялся Ваня. – А то как я по ступенькам…

– Эта таратайка и по лестнице только так! – сказал второй, блондин в черной майке. – Сам пробовал!

Иван подхватил костыли, с небывалой лихостью одолел крыльцо и в восторге оглядел кресло. Так миллионер созерцает новую яхту и мысленно прокладывает курс океанского путешествия. Так генерал-лётчик следит за демонстрацией суперсамолета…

– Инструкцию держи, – сказал веснушчатый. Рыжие крапинки покрывали не только лицо, но и мощные плечи. – Тут поворотов до хреновой матери, но ты, разберешься.

Ёжик в черной майке исчез и вскоре вернулся с коробкой.

– А это..? – спросил Иван.

– А хрен его знает. Француз сказал передать, мы-то не при делах…

– Ну всё? – повернулся рыжий к напарнику.

– Жратвы, – спохватился блондин. – Слышь, мужик, тебе чё привезти?

– Да я… – отмахнулся было Иван. – Вроде есть у меня…

– Велено, и привезём, – нахмурился рыжий. – Чё, блин, копызишься?

– Ну, тогда… консервов, может, каких… – смирился Иван. – Готовить-то я… сами понимаете…

– Ништяк, – кивнул рыжий, и через секунду за домом взревел мощный мотор.

Если бы в тот день к Ване на кухню заглянул участковый милиционер, он решил бы, что гражданин Резников активно участвовал в ограблении продовольственного ларька. На столе выстроилась обойма всех вариантов соуса «Анкл Бенс», рядом возвышалась гора супов «Кнорр», кубиков «Галина Бланка», разнообразных картофельных пюре и всего прочего. Стояли пакеты с соком и два датских кекса с черникой.

– Неизменно превосходный результат! – сказал рыжий, когда посланцы Петра Фёдоровича собрались наконец уходить. – Французу что передать?

– Что передать… – Ваня охрип и почувствовал, как сдавило горло. – Поклон передайте…

Для начала он утвердился в новеньком кресле, хотя изучение большинства его функций в самом деле пришлось отложить на потом. Сгорая от любопытства, Иван осторожно подъехал к таинственной коробке, лежавшей там, где её положили. Он взял коробку в руки – не особенно тяжёлая. У него была вообще-то гипотеза, но он не допускал её к рассмотрению, ибо такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Он прокатился на кухню за ножом (Господи! А ведь вчера это была бы отдельная экспедиция!) и осторожно разрезал клейкую ленту.

Перед ним был компьютер.

Ваня ткнулся лбом в холодную пластиковую крышку и заплакал. Хотя со вчерашнего дня не выпил ни капли.

Бесплатный сыр, как известно, бывает исключительно в мышеловках. Ваня понял это сразу. И, поняв, решительно «положил» на все сопутствующие обстоятельства. В виде правоохранительных органов и так далее.

То есть было полностью ясно, которой из многочисленных «ветвей власти» он оказался по гроб жизни обязан.

Не первой, не второй и не третьей. И не четвёртой, которая пресса.

Ему протянул руку человек из преступного мира. Иван никогда с этим миром не соприкасался, преступники были в его воображении угрюмыми и сугубо недоразвитыми выходцами со страниц зачитанных детективов. Пётр Фёдорович так же не вписывался в этот образ, как и академик Лихачёв, которого Сорокин внешне напоминал. Его помощники-ёжики выглядели, разумеется, попроще, но тоже люди как люди… ничего патологического, хоть тресни. Вот так. Ваня вспоминал жену, оформившую развод буквально со скоростью звука. Папеньку, обнаружившего в Израиле родственников… Ване было восемь лет, когда папа срочно стал из Бориса Борухом и свалил. Жена и сын «неевреи» почему-то оказались ему не нужны. Пока Ваня служил в армии, умерла мать. Кроме неё, он, кажется, и не был никогда никому нужен. Ни жене, которую, влюблённый дурак, прописал из общаги к себе в материну квартиру. Ни приятелям, которые один за другим перестали его навещать. Ни государству, отпихнувшему его на обочину жизни…

Если бы несколько лет назад Ваню спросили, стал бы он работать на преступную группировку, он только рассмеялся бы. Может, ещё пальцем бы у виска покрутил. А теперь… Ну, арестуют. Ну, посадят в тюрьму, дальше что?.. Будет там хуже, чем было ему до сих пор?..

В общем, когда у калитки остановилась знакомая «девятка» цвета мокрый асфальт, Иван был вполне готов к разговору…

«Однако и убогая же, Аналитик, фантазия у некоторых наших общих знакомых…»

«Вы мне не поверили?..»

«Ну вот, и этот туда же. Почему не поверил? Я про заказчика вашего, Аналитик. Чуть что – сразу пулю в лоб ближнему. Грех это, между прочим. Жестокая вы там всё-таки публика…»