Те же и Скунс – 2 - Воскобойников Валерий

…Так вот и получилось, что чужую работу он спас, а своя угодила «с корабля на бал» – безо всяких предварительных прогонов и проверок прямёхонько пред светлые очи начальства. Каширин был в хорошем настроении и милостиво согласился подождать, пока они всё подключат и сбегают на нижний этаж – раскочегарить модельный агрегат, состоявший из здоровенного электромотора с генератором. Наконец жуковская программа ухватилась за выдаваемые датчиками параметры, принялась вырабатывать управляющие величины…

«Ну-ка, ну-ка!.. – наклонился к экрану Каширин. Присмотрелся к отображённому цветными линиями процессу – и насмешливо покосился на Жукова: – Что же это он у вас, батенька, такую… гумозную картинку рисует?..»

Процесс в самом деле не лез ни в какие ворота. Регулятор натурально метался, раскачивая систему вместо того, чтобы успокаивать.

«Я же тебе говорил, не связывайся с адаптивным… – вполголоса простонал Рудаков. Не столько для Жукова, сколько, естественно, для начальства. – Не готов он ещё у тебя…»

«С адаптивным? – заинтересовался Каширин. – А как же так, Валерий Александрович, почему это не готов?..»

Нинель Сергеевна возникла из-за кульмана. Она грела озябшие – не иначе, в результате ударного труда – руки об очередную кружечку кофе.

«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – улыбнулась она. – А по ним ходить. Привыкли вы, Валерий Александрович, к тонкой теории, а у нас тут грубая практика…»

«Да?! – Жуков еле сдержался, чтобы не заорать, и яростно ткнул в экран сдёрнутыми с носа очками. – Не готов?! А отрицательную мощность кто ему на вход подаёт? Архангел Гавриил?..»

Витя и Миша чуть не стукнулись головами, заглядывая в зады только что установленной «корзины», и, судя по смущению на физиономиях, там действительно обнаружился непорядок.

«Ну, перепутали мальчики клеммы, подумаешь, чего не бывает, – вступился за подчинённых Рудаков. – Ты там в программе смени где-нибудь знак, и дело с концом…»

«Не буду!!! – Жуков упёрся рогом и был готов пойти на скандал. – Монтаж с ошибкой, ещё я ради него начну программу увечить? Чтобы ошибки благополучно плодились? Делением и почкованием?.. Нет уж! Пусть модель стопорят…»

Каширин демонстративно посмотрел на часы, но остался на месте. У него был вид болельщика, следящего за олимпийским финалом.

Пока Витя с Мишей бегали вниз, перекидывали концы и снова бегали вниз, Жуков сидел неподвижно, скрестив на груди руки и чувствуя, как стекает между лопатками пот. Он принципиально не выключал компьютер и программу не останавливал. Когда всё снова включилось и регулятор подхватил управление, Жуков понял, что победил. Программа приспосабливалась к условиям, которые ей предлагали, работала на энергосистему и в группе, вываливалась вместе с подопечным агрегатом на изолированную нагрузку. И всё это – спокойно, уверенно… разумно.

«Интересно, – сказал наконец Каширин. И поднял глаза на Рудакова: – Умеешь, Евгений Германович, толковые головы вокруг себя собирать…»

В смежной комнате, раскляченный на лабораторном столе, трудился преобразователь. Он легко справлялся со своими обязанностями, поплёвывал на помехи – и весело пел на разные голоса.

Жуков добрался домой почти с тем же ощущением крыльев, что и в тот вечер, когда ему предстояло пережить угон «Москвича». Он даже слегка обеспокоился по этому поводу, подспудно ожидая какой-нибудь пакости от судьбы, однако на сей раз всё кончилось благополучно. Его не сбила машина, не ограбили зэки, сбежавшие из «Крестов». Он даже не простудился на невском ветру. А через несколько дней у него дома раздался телефонный звонок, явивший собой достойное завершение его эпопеи на Турбинном заводе.

– Валерий Александрович? – произнёс приятный незнакомый баритон. – Это вас из фирмы «Глория» беспокоят. Хотим предложить вам работу…

– «Глория»? – удивился доктор наук. – А откуда вы, если не секрет, про меня..?

– Так ведь земля кругленькая, – засмеялся баритон. – У всех знакомые, у тех ещё знакомые… Вы же не будете отрицать, что недавно на Турбинном нос кое-кому утёрли?

– Ну… – замялся Жуков. – А в чём ваша проблема? Ему несколько путано рассказали о локальной компьютерной сети, нуждавшейся в очень хорошей защите. Валерий Александрович прикинул масштабы работы и деликатно заикнулся о размерах оплаты. Баритон назвал цифры, заставившие Жукова нашарить ногой табурет и сесть на него.

– Я сначала подъехал бы, живьём посмотрел… – сказал он затем. – Вы где находитесь?

В трубке заразительно расхохотались. Потом укоризненно произнесли:

– Вы, Валерий Александрович, явно с приличными фирмами не работали. Вам, с вашей головой, себя ценить надо! Мы за вами с удовольствием машину пришлём. Когда вам удобнее?..

…На сей раз никакого запаха серы Валерий Александрович не ощутил. А зря…

От автомобиля, поставленного в проулочке у театра, до центральных дверей Дома прессы Благому нужно было пройти не больше сотни шагов. Но, едва заперев «Жигули», он натолкнулся на какого-то парня – тот стоял у стеклянных витрин, хотя рассматривать там было особенно нечего. Благой перехватил пристальный взгляд парня и почувствовал толчок, какой ощущают схватившие пулю. Борис Дмитриевич мгновенно вспотел, ослепительно остро осознав полную свою беззащитность и то, что в любой момент и с любой стороны мог последовать выстрел или удар… Такого с ним никогда ещё не бывало. Даже после памятной передачи про бандитского авторитета Плечо, когда ему угрожали по телефону…

Человек, почти на этом же месте назвавшийся Иваном Ивановичем, был прав: журналистов, как и адвокатов, убивают редко. Иначе какой-нибудь Минкин давно уже отправился бы на кладбище – с оркестром и траурными речами. В авторов опубликованных материалов стрелять глупо. И, главное, невыгодно. А вот если неопубликованных… если человек напал на след и собирает факты… Тут уж всё зависит от масштаба фактов. И масштаба людей, стоящих за фактами…

…Чуть дальше стояли мужчина и женщина. Когда Благой проходил мимо, пара деланно расхохоталась. Он твердо сказал себе, что не будет оглядываться. Но ощущение направленного в спину ствола оказалось слишком жутким, и он всё-таки оглянулся: пара смотрела ему вслед. Ещё шаг. Ещё… Почти против двери виднелся «Опель-кадет». Бритоголовый, сидевший внутри, угрюмо оторвался от журнала с эротическими картинками и, не скрываясь, с интересом проводил Бориса Дмитриевича взглядом…

«Так начинается открытая слежка, – подумал Благой. – Или скрытая дорога в психушку…»

Что хуже, он не знал. Наверное, второе.

У него на рабочем столе лежал коричневый блокнот в добротном кожаном переплёте. Этот блокнот он сам подарил Лёше Корнильеву чуть больше месяца назад. «Скорей всего, убийцу мы не найдём, – откровенно сказал ему руководитель следственной группы. – Но в том, что это заказное убийство, причем профессионально исполненное, сомнений лично у меня никаких…»

Благой с главным редактором в первый же день напрягли все свои связи, и в результате к расследованию подключились немалые силы. И территорию вокруг метро прочёсывали не случайные, наспех обученные после армии менты, а настоящие матёрые сыщики. Но, кроме показаний пожилой дежурной в метро, ничего не добыли. Дежурная вспомнила парня, вроде бы студента, который сошёл с эскалатора хромая и морщась, и потом некоторое время стоял у стены, растирал ногу. Она ещё подумала с сочувствием: «Вот некстати парня судорога прихватила!» Потом её внимание отвлекла девушка с сумкой, в которую никак не хотела залезать большая белая крыса… И всё. Больше никто ни на что не обратил внимания, не заметил, не вспомнил. Даже водители автобусов. Они наверняка видели на скамейке под навесом вроде бы спящего парня, когда раз за разом притормаживали у остановки, – но ни один сукин сын в том не сознался. На всякий случай. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю». И подавно никому ничего не скажу.

Девушку с крысой отыскали с помощью телевидения. Дали объявление, и она пришла на другой день вместе со своей питомицей, накрашенная и нарядная, – думала, что пригласили для участия в передаче. Когда выяснилось, что к чему, старательно наложенную косметику в момент смыли неудержимые слезы: «Я знала, знала, что он не пьяный, что ему плохо…» Из потока самобичеваний удалось выловить лишь кое-какие штрихи для клинической картины Лёшиной гибели. И – абсолютно ничего, что хоть как-то помогло бы расследованию…

…Благой не ожидал, что на похоронах его практиканта будет столько народа. Видимо, следует умереть, чтобы окончательно выяснить, как в действительности относились к тебе люди. В крематории собрались и недавние одноклассники, причём многие даже с родителями, и однокашники по Университету. Девчонки и парни всхлипывали не стесняясь: Лёшу любили. И, как это часто бывает на похоронах хорошего человека, многие ощущали личную вину перед ушедшим. Кто-то не мог простить себе, что при последней встрече и разговоре с ним слишком торопился по дурацким делам, казавшимся неотложными, и в итоге не удосужился выслушать что-то такое, чего Лёша никогда теперь уж не скажет. Кто-то считал, что мог в тот день уберечь его от беды – и не уберёг… На родителей Лёшиных Благой посмотрел один раз и в дальнейшем старательно обходил их взглядом. Растерянные, недоумевающие лица, сухие глаза… болевой шок. «Будь ТЫ проклят, ТЫ, который устроил, чтобы родители переживали детей, – вертелось у Бориса Дмитриевича в голове. Он понимал, что с христианской точки зрения страшно кощунствует, но ему было всё равно. – Будь ТЫ проклят…»