Братство камня - Гранже Жан-Кристоф

Медсестра обернулась. Диана повторила свой вопрос:

— Который сейчас час?

— Девять вечера. Я думала, вы ушли, мадам Тиберж.

В ответ Диана только головой покачала. Она закрыла глаза, но под веками тут же началось жжение, как будто даже минутный отдых был ей заказан. Медсестра испарилась.

Диана снова погрузилась в воспоминания.

— Вы уверены, что не хотите поговорить у меня в кабинете?

Диана смотрела на стоявшего перед негатоскопом Эрика Дагера. На подсвеченном стекле были размещены рентгеновские снимки и сканограммы мозга Люсьена, бросавшие блики на лицо хирурга.

Она покачала головой и произнесла бесцветным голосом:

— Как все прошло?

Операция длилась больше трех часов. Врач сунул руки в карманы халата:

— Мы сделали все, что могли.

— Прошу вас, доктор. Мне нужен четкий и точный ответ.

Врач не отводил от нее взгляда. Все, с кем говорила Диана, заверили ее, что Дагер — лучший нейрохирург больницы имени Неккера. Виртуоз, вытащивший десятки детей из безвозвратной коматозной пучины.

— В результате аварии у вашего сына образовалась гематома твердой мозговой оболочки. Пузырь с кровью в правом полушарии. — Он указал на один из снимков. — Мы вскрыли височную зону, чтобы получить доступ к гематоме, убрали сгустки крови и «заварили» все сосуды, произведя так называемый гемостаз. Мы закрыли прооперированный участок и поставили вытяжной зонд, через который будем отсасывать кровь. В этой части все прошло идеально.

— В этой части?

Дагер подошел ближе к экрану. Диана не взялась бы определить точный возраст хирурга — ему могло быть и тридцать и пятьдесят лет. Угловатое лицо было иссиня-бледным, но больным он не выглядел: казалось, что от него исходит внутренний свет. Хирург постучал пальцем по снимку:

— Есть еще одна проблема. У Люсьена двусторонний ушиб мозга, и тут мы почти бессильны.

— Какие-то участки серьезно пострадали?

Хирург сделал неопределенный жест:

— Мы не знаем. Сейчас нас больше волнует другое. Мозг, как и все остальные части человеческого тела, после удара отекает. Но черепная коробка закрыта, и никакое расширение этой емкости невозможно. Если мозг будет слишком сильно сжат стенками черепа, он не сможет выполнять жизненные функции и погибнет.

Диана покачнулась и вынуждена была опереться о стол. На бледном лице врача плясали синеватые блики от негатоскопа. Жара и мерцание ламп дневного света делали обстановку в помещении невыносимой.

— Вы… вы ничего не можете сделать?

— Мы поставили вторую дренажную трубку, чтобы постоянно контролировать внутричерепное давление. Если оно будет расти, мы откроем канал и откачаем несколько миллилитров спинномозговой жидкости. Это единственный способ.

— Но мозг ведь не может расширяться до бесконечности?

— Нет. Конечно нет. Мы должны будем очень внимательно следить за состоянием Люсьена, чтобы не допустить ухудшения, пока все не войдет в норму.

— Доктор, прошу вас, ответьте откровенно: Люсьен… он… мой сын может выкарабкаться? Выйти из комы?

Дагер снова сделал неопределенный жест:

— Да, если быстро снизится внутричерепное давление. В противном случае битва будет проиграна. Мозг погибнет.

В кабинете повисла тишина.

— Нужно ждать, — заключил Дагер.

И Диана ждала — вот уже девять дней.

Девять вечеров подряд она в конце концов возвращалась к себе на улицу Валетт рядом с площадью Пантеона. Беспорядок в доме был отражением ее беспомощности и одиночества.

Она пересекла центральный двор. Территория больницы с множеством корпусов, магазинчиков и часовней напоминала городок. Днем здесь царило обманчивое оживление, и родственникам пациентов почти удавалось забыть о болезнях и борьбе со смертью. Но по ночам, когда на больницу опускались тишина и одиночество, здания обретали загробное высокомерие, словно их обступали страх, недуги и небытие. Диана вступила на последнюю аллею, которая вела к высоким воротам.

— Диана…

Она остановилась и прищурилась, вглядываясь в темноту.

В круге света от фонаря на газоне выделялась темная фигура ее матери.

— Как он? — спросила Сибилла Тиберж. — Могу я на него взглянуть?

— Делай что хочешь.

Хрупкая блондинка мягко спросила:

— Что случилось? Я опоздала? Ты ждала, что я приду раньше?

Диана не мигая смотрела в одну точку над головой Сибиллы. Выдержав паузу, она наконец сказала, глядя на собеседницу сверху вниз — та была ниже на добрых двадцать сантиметров:

— Я знаю, о чем ты думаешь.

— И о чем же я думаю? — Сибилла слегка повысила голос.

Диана отчеканила:

— Ты думаешь, что мне ни в коем случае не следовало его усыновлять.

— Да ведь я сама тебе посоветовала!

— Не ты — Шарль.

— Мы с ним так решили.

— Неважно. Ты не просто уверена, что я не сумела бы воспитать мальчика и сделать его счастливым, но считаешь, это я его убила.

— Не глупи.

Диана сорвалась на крик:

— Скажешь, не так? Разве не я забыла пристегнуть ремень безопасности? Не я врезалась в ограду?

— Водитель грузовика заснул за рулем. Он сам это признал. Ты ни при чем.

— А как быть со спиртным? У меня взяли тест на содержание алкоголя в крови, так что, не вмешайся Шарль, я могла бы загреметь в кутузку!

— Говори тише.

Диана наклонила голову и пощупала повязку на лбу и висках. Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Голод и усталость сделали свое дело. Даже не простившись с матерью, она направилась к главному входу, но внезапно вернулась и сказала:

— Хочу, чтобы ты кое-что знала.

— Что именно?

Две медсестры прошли мимо, подталкивая каталку. На ней угадывалось чье-то прикрытое пледом тело с подключенной к нему капельницей.

— Все это — твоя вина.

Сибилла скрестила руки на груди.

— Как легко ты меня судишь, — бросила она, принимая вызов дочери.

Диана снова повысила голос:

— Ты никогда не задавалась вопросом: как я оказалась в столь плачевном состоянии? Из-за чего моя жизнь пошла прахом?

— Ну что ты, конечно нет! — с иронией ответила Сибилла. — Я пятнадцать лет наблюдаю, как моя дочь погружается в бездну, и только посмеиваюсь. А на прием ко всем парижским психологам я ее вожу, чтобы соблюсти приличия. Стараюсь разговорить, пробить кокон молчания — всего лишь для очистки совести. — Она перешла на крик: — Я целую вечность мучительно пытаюсь понять, в чем твоя проблема. Как ты смеешь упрекать меня?

Диана издала горький смешок:

— Все та же соломинка в чужом глазу…

— О чем ты?

— Это камень в твой огород.

Они снова замолчали. В темноте тихо шелестела листва. Сибилла нервно поправляла ладонью волосы.

— Ты слишком далеко зашла, моя дорогая, — жестким тоном произнесла она. — Будь любезна объясниться.

У Дианы закружилась голова. Сейчас ее прошлое наконец-то выплывет на свет божий.

— Я нахожусь в таком состоянии из-за тебя, — выдохнула она. — Из-за твоего эгоизма и полного равнодушия ко всему, что не касается тебя лично…

— Как ты можешь бросаться подобными обвинениями? Я воспитала тебя одна и…

— Я говорю о твоей истинной сущности, а не о той роли, что ты играешь на публике.

— Да что ты знаешь о моей, как ты выразилась, «истинной сущности»?

Диане казалось, что она идет по раскаленной проволоке.

— Я могу доказать свои слова…

Стоп. Сигнал опасности. Голос Сибиллы дрогнул:

— До… доказать? Как доказать?

Диана перевела дыхание и заговорила — медленно, чеканя каждый слог:

— Свадьба Изабель Ибер, июнь восемьдесят третьего. Тогда-то все и случилось.

— Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?

— А ты не помнишь? Ничего удивительного. Мы целый месяц готовились, только о том и говорили, но не успели прийти, как ты куда-то исчезла. Оставила меня одну, в моем дурацком девичьем платье, в дурацких девичьих туфельках, с дурацкими девичьими иллюзиями.

Сибилла выглядела изумленной:

— Я едва помню ту историю…

Внутри у Дианы что-то сломалось. Она почувствовала подступающие к глазам слезы, но справилась с собой:

— Ты бросила меня, мама. Ушла с каким-то мужиком…

— С Шарлем. Мы в тот вечер познакомились. — Сибилла снова повысила голос: — По-твоему, я должна была вечно жертвовать ради тебя своей личной жизнью?

Диана упрямо повторила:

— Ты меня бросила. Просто-напросто бросила!

Мгновение Сибилла пребывала в нерешительности, потом подошла, раскрыв дочери объятия.

— Послушай… — произнесла она совсем другим тоном. — Прости, если я тогда тебя обидела. Я…

Диана резко отпрянула назад: