Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович

* * *

Вдали показалась темная полоска земли. Я встрепенулся, получилось, почти получилось, ворон тоже радостно взвыл, и тут мудрый ворон каркнул:

— Ну а как вниз?

— Не станет же она летать вечно? — спросил волк резонно.

Конечно, подумал я, крылья же не на фотоэлементах, а волк сказал саркастически:

— Да, не станет. Сейчас прет в гнездо. Там не только с десяток голодных птенцов, каждый с буйвола, но и второй Рух… самец, как я понимаю. А уж он сумеет защитить супругу от нахалов!

Мороз прошел по коже. От таких птиц не отбиться, как отмахался от летающих псов. Да и то с помощью дракона. Голос дрогнул, когда я спросил:

— Но ведь они ж чуточку понимают?..

— Вряд ли, — возразил ворон с негодованием. — Они такие огромные!

— Это верно, — согласился я. — Сила есть — ума не надо. Но я слышал, что, когда сила не помогает, тогда волей-неволей пробуждаются мозги.

Внизу промелькнула береговая полоса, море осталось позади. Я вытащил меч и, преодолевая сопротивление ветра, протянул к огромному, как аэростат, брюху:

— Эй, давай вниз!.. Вниз, я тебе говорю!

Птица испуганно крикнула, крылья забили по воздуху чаще. Я стиснул зубы, ткнул кончиком в брюхо. Мягкий подшерсток легко пропустил острую сталь, птица завопила от боли, крылья ударили вразнобой, нас швыряло из стороны в сторону.

Ворон каркнул испуганно:

— Рассчитываете, что раненная, обессилев, снизится?

— Да, — крикнул я, — это в худшем случае!

— А в лучшем?

Птица, продолжая хлопать крыльями, устремилась к земле. Я стиснул челюсти, птаха может избавиться от нас, пролетев над лесом. Если протащит нас над верхушками деревьев, сучья изорвут нас на клочья. В гнездо притащит один скелет. От силы, два.

— Отпусти нас на землю! — заорал я птице. — Вон туда, поняла? Живыми!.. И мы сразу уйдем. Ты будешь свободна…

Она все так же неслась по крутой дуге к земле, сердце похолодело, волк напрягся, будто готовился разорвать ремни, а ворон сам попытался развязать клювом узел.

— Опусти на землю, — прокричал я птице. — Сядь!.. Мы тебя не тронем. Мы уйдем!

Земля стремительно приближалась, а потом, когда я уже считал гибель неизбежной, птица растопырила крылья и пошла над землей, будто выбирая место. Лапы ее попытались выставиться вперед, смягчая посадку и принимая на себя вес тела, но только одна приняла нужное положение, другая висит, едва не выдергиваясь из сустава под нашей тяжестью.

Нас тряхнуло, птица упала, не удержавшись, я мигом перехватил ремень, она тут же оттолкнулась от земли и освобожденно взмыла. Я торопливо перерезал ремни, волк отпрыгнул от нас, расставил все четыре лапы широко в стороны, словно не может прийти в себя от морской болезни, шумно встряхнулся.

Ворон взлетел, сразу же сел на корягу и прокаркал:

— Об этом будут слагать песни!.. Я ведь показал себя героем, верно?

Волк понюхал свой бок, проворчал брезгливо:

— Да, конечно… Вот на мне твоя кровь. Только почему-то желтая. И пахнет как-то странно…

Ворон холодно промолчал, отвернулся. Клюв все еще распахнут, да я и сам чувствую, что полдня бы просидел с высунутым языком. Все тело ноет после такого перелета, не говоря уже о том, что на острове меня вовсе не гладили.

— Поднимаемся, — велел я. — Мы даже не знаем, где мы, в какой стране. И какие здесь порядки.

Волк сказал утомленно:

— Мой лорд, а оно вам надо?

— Ну, так полагается…

— Плюньте, — посоветовал он доброжелательно. — Когда у вас такой длинный меч, то до этнографии ли? Да и не поймут вас.

Я вздохнул:

— Ты прав. Нам нужен трехмерный экшен с хорошей графикой и разрешением не меньше чем тыща двести восемьдесят на тыщу двадцать четыре. А повезет, так и на тыщу шестьсот. Пойдемте!

— Навстречу экшену?

— Навстречу!

Со всех сторон полупустынная местность, издали доносится слабый шум океанских волн, местность каменистая, явно море сюда наступало не раз, а вон там дальше нетронутая зелень, небольшая роща, из земли торчат глыбы старинных развалин, в двух шагах от нас заросшая травой дорога.

Я отважно ступил на эту тропу, куда-то да приведет, волк понесся впереди, а ворон ввинтился в небо. Впереди медленно оседала мелкая едкая пыль, поднятая, как догадываюсь, ногами и копытами. Я шел быстро, иногда переходил на бег, ведь бег — естественное состояние человека, волк остановился на краю обширного пространства, слышно только карканье, небо черное от налетевших ворон, наконец проступило все кровавое поле, широкое и необъятное. Павшие закрыли всю землю, часто лежат друг на друге с оскаленными в крике ртами. Повсюду горы мертвых тел, блестят топоры, мечи, ножи, косы. К небу вздымаются обломки копий в застывших кулаках, торчат руки, ноги, конские копыта.

Страшное поле, уже кладбище, ибо немыслимо собрать всех павших и похоронить, тянется во все стороны в бесконечность, смыкается с горизонтом, уходит за край земли. Изредка виднеются челядины, собирают оружие, сносят охапками в огромную кучу, возвращаются к самым знатным из павших, снимают доспехи, шарят в карманах, стаскивают дорогие сапоги.

Высоко в синем небе звонко кричит жаворонок, но над полем кружат, оглушая мир радостным карканьем, совсем другие жаворонки: огромные, черные, ликующие.

— Идем мимо и дальше, — сказал я торопливо.

Волк покачал головой:

— Да, битва прогремела кровавая… Мой лорд, разве вам это не в радость?

Я огрызнулся:

— А вот представь себе, совсем нет.

— Почему?

— Потому что у меня два высших! И вовсе не в университете Патриса Лумумбы получены.

Захлопали крылья, ворон плюхнулся на плечо, сложил крылья, чуть не отрезав мне ухо жесткими перьями.

— Мой лорд, я присмотрел впереди неплохое место для ночлега. Да и гроза собирается.

Я тоже посмотрел на багровое солнце, туча черная, ливневая, но пока далековато.

— Что, опять?

Ворон ответил с неудовольствием:

— Мой лорд, это повтор, но что делать?.. Жизнь состоит из таких вот повторов. А что же, не спать вовсе? Идти день-ночь, день-ночь, день-ночь, как по той же Африке?

— Ладно, — сдался я. — Только проследи, чтобы не остановиться на заброшенном индейском кладбище.

— Индейском?

— Ну да. Их духи не любят, когда вторгаются в их резервации. Антиглобалисты.

У меня на поясе уже тушки трех зайцев, подстрелил по дороге, у волка кровь на морде, кого-то сожрал попутно, пусть не перебегают на красный свет, даже ворон летит тяжело, явно сожрал чьих-то птенцов, не страдает от избытка гуманизма и, как и Штаты, может бомбить нужную цель, не обращая внимания, сколько там рядом «ни в чем не повинных младенцев с чугунными слезками».