Трехручный меч - Никитин Юрий Александрович

— Привал, — велел я хриплым голосом. — Солнце уже вот-вот скроется.

Оборотень хрипел, кровь изо рта хлещет сильнее, чем из раны в левом боку. Глаза все еще горят неистовой злобой. Он даже сделал движение, как будто хотел подползти и снова вцепиться в горло, но только вздрогнул, вытянулся, дважды дернул ногой и затих.

Пошатываясь, я остановился над ним, в затруднении посмотрел на волка, на ворона, даже на коня.

— Трудный вопрос… как поступить?

Волк поинтересовался:

— А что не так?

— Можем ли мы его есть?.. Хоть он и кабан, но убили его в людской личине. А есть человека… гм…

— Не позволяют ритуалы? — догадался волк. — Меня всегда это забавляло. Бывало, перебьют на поле брани массу молодых и сильных, а затем… уходят! И ни одного не съедят. Ну, идиоты, думаю. И такое существо претендует править миром! Три ха-ха на такого царя природы без царя в голове. Я с некоторым усилием перевернул сраженного на спину. Широк в плечах, молод, но, несмотря на молодость, на боках уже наросли широкие валики упитанной плоти, которые одни именуют французскими ручками, другие — карбонатами.

— Если бы он был худым и старым, — сказал я нерешительно, — я бы сказал, что раз этот кабан погиб в человеческом облике, то его надо считать человеком. Но так как он молод и очень сочен, то предлагаю рассмотреть вопрос непредвзято.

Я чувствовал, как в желудке беспокойно повернулась, чтобы удобнее слушать, одна из голодных кишок. Я сразу ощутил себя на знакомой родной почве русского интеллигента.

— Вопрос стоит поставить в философской плоскости, — сказало из меня. — Что делает человека человеком?.. Платон заявил, что человек — это двуногое существо без перьев. Диоген тут же принес ощипанного петуха: вот, мол, человек Платона! Тогда Платон поспешно добавил: «…и с плоскими ногтями». А кто-то, не помню, вообще договорился до мыслящего тростника!.. В то же время, с другой стороны, и некоторых людей называют свиньями. Так что грани между людьми и свиньями нет. Если исходить из этого бесспорного принципа…

Волк и ворон зачарованно переглянулись. Похоже, они никогда не слышали русскую интеллигенцию.

— Это кабан, — определил я. — Он вел себя как лесной кабан!

— Значит, едим, — сказал волк обрадовано. — Как жаль, что вам, мой лорд, нельзя.

Я удивился:

— Мне? Почему это?

— Но ведь вам нельзя есть не только человечину, но и свинину, — сказал волк с лицемерным сочувствием, а сам поближе придвинулся к оборотню. — Ведь заповедь гласит, что нельзя поедать части тела живущего… Хотя нет, мы ж пожарим… Но все равно свинину нельзя?

— Нельзя, нельзя, — подтвердил ворон и сел на тело оборотня. — Нельзя!

Я сказал раздраженно:

— В основе вашего «нельзя» лежат чисто экономические принципы! Надеетесь сами сожрать, морды. А наш Аллах сказал, что в пути или в чужих странах правоверный иудей может не соблюдать некоторые заповеди Мухаммада.

Волк сказал скептически:

— Да? А мне кажется, что в ваших возражениях, мой лорд, тоже лежат экономические, а вовсе не этические мотивы.

— Да-да, — сказал ворон, — да, ты прав, хоть и серый!.. Наш лорд готов предать свои этические императивы за чечевичную… ладно, за хорошо прожаренный кусок мяса.

Я сказал мрачно:

— Друзья познаются в еде. Вот вы и познались… Мне стыдно за вас!

Я быстро развел костер, с чувством собственного достоинства взял лук и ушел на охоту. Сейчас, когда наступает вечер, солнце уже опустилось за темный край, звери забиваются в норы, птицы прячутся в гнезда, а крупные звери укладываются спать под деревьями. Обязательно наступлю на какого-нибудь хряка, что выметнется с диким визгом прямо из-под ног…

* * *

Я вошел в лес, лук наготове, уши прислушиваются к любому шороху. Вскоре понял, что прислушиваюсь не потому, что стараюсь увидеть зверя раньше, чем он меня, а потому, что в этом лесу с толстыми деревьями, покрытыми слоем зеленого мха, с вылезающими из-под земли корнями попросту страшновато, озлился на себя, тоже мне герой, пошел напрямик через кусты, ибо осторожность дает безопасность, это верно, но никогда не дает счастья. Или крайне редко.

Поляны встречаются часто, обычно на них ведьмины цветы, на одной даже выложены по ровному кругу камни. Глубоко процарапанные руны пророчествуют о наступлении плохих лет, когда Зло воцарится на земле, но придет герой и всех спасет. Я расправил плечи и выпятил грудь, всегда приятно, когда все пророчества говорят обо мне, и только обо мне. Как и вообще, когда на тебя надеются. Конечно, я не понимаю, что там нацарапано, как курица лапой, но понятно же, что там может быть, не дети, знаем, читали не раз, наизусть помним, эти руноцарапатели друг у друга дерут предсказания и пророчества, как, что и где случится.

Из-за деревьев донеслось протяжное пение. Люди в одеяниях до земли и в капюшонах, это обязательно, ходят по кругу вокруг черного камня. Не надо быть особым специалистом, чтобы понять: культ запрещенного и свергнутого бога все еще сохранил немногих поклонников. Или же бойкие ребята надеются, вовремя подсуетившись, стать первыми апостолами.

Я осторожно отступил, кто знает их обряды, обошел поляну стороной. Если встречу крестоносцев, обязательно и укажу дорогу, и скажу, что это сатанисты. Те ребята простые, неграмотные, правую руку от левой не отличают, для них все сатанисты, кто не принадлежит к реформаторской католической церкви протестантского крыла кальвинистского течения суннитского толка.

Свистнула стрела, через кусты проломился молодой олень и упал, прежде чем я успел поднять лук. Короткая стрела торчала из шеи. Вслед за оленем проломился массивный, поперек себя шире, рыжий лохматый гном с неухоженной бородой и взъерошенными волосами. Ростом мне до пояса, но в плечах, пожалуй, не уступит. А если и уступит, то ненамного.

Лицо его сразу налилось гневом, побагровело, в глазах засверкала ярость.

— Чего уставился на моего оленя? Это я убил!

— Вижу-вижу, — ответил я торопливо, гномы отличаются буйным нравом и раздражительным характером. — Прекрасный выстрел!

— Сам знаю, — отрубил гном. — Вали отсюда, это мой лес!

— Уходю-уходю, — ответил я еще торопливее. — Вовсе не собирался бить твоих оленей в твоем лесу. Я так…

— Что?

— Прохожу мимо.

— Вот и проходи!

Я попятился, хоть гном и мал ростом, но воины Они бесстрашные, дерутся охотно, а я не вижу просто, из-за чего драться. Это гномам по фигу, могут подраться и просто так, а мне обязательно нужен повод, ну вот такой я интеллигент, даже эстет, мадам, народный интеллигент даже, что не только может понять тонкий намек, но и дать за него в глаз. Однако даже народный интеллигент не станет драться из-за какого-то оленя, это же презренные экономические мотивы, но вот если кто-то при мне назовет Сергея Адамыча, нашу совесть нации, колабом или продажной шкурой…